Опустошители
Шрифт:
И тут уж, как говорится, пошли клочки по закоулочкам...
Все приключилось молниеносно, а показалось неспешным и плавным, точно замедленная киносъемка или схватка под водой.
Ганс выхватил из кармана что-то плоское, Ларри сражался с Пенелопой, повисшей на нем, точно пиявка, Женевьева вскочила с кресла и кинулась — отнюдь не на Ларри, а на вашего покорного слугу. Чего-то в подобном ключе я и ждал, а посему и не дал застичь себя совершенно врасплох.
В руке Рюйтера очутилась пачка сигарет, которую Ганс направил на Фентона. Ларри наконец-то сообразил ударить Пенелопу коленом в лицо, высвободился,
Осмелюсь предположить, что все же умудрился бы поправить положение при помощи своего, хорошо знакомого револьвера. Но испанская модель явно страдала манией величия: возомнила себя зенитной пушкой. Выстрел хлопнул громко — точно шампанское откупорили, — и со стенки над головою Фентона брызнула штукатурка.
Я разом снизил прицел и вновь нажал на гашетку, разом отправив Ларри Фентона в блаженные охотничьи угодья, но тридцативосьмикалиберный зверь успел рявкнуть раньше.
Единственный выстрел сопляка был отменно хорош. Или очень плох — это зависит исключительно от взгляда на случившееся.
Ганс Рюйтер, вверенный моему неусыпному попечению Маком, человек, чью шкуру мне вменялось в обязанность всемерно и тщательно оберегать, сполз по стене и сидел на полу, изучая неведомые дали остановившимся взором. Рубаха и спортивный пиджак набухали кровью.
Не знаю, что и как пытался он совершить своими хитрыми сигаретами, но точно знаю: когда я подошел и склонился над Рюйтером, немец был уже мертвее мертвого.
Глава 17
Целую минуту я стоял, прижавшись ухом к двери, прислушиваясь, не раздастся ли торопливая приближающаяся поступь. Если кто-нибудь в пределах слышимости еще не уснул, нам надлежало угомониться и смирнехонько поджидать полицию. Обо всем прочем — и о нас в том числе — полиция позаботится сама...
Но если вокруг уже видели десятый — или хотя бы первый, — сон, оставалась надежда улизнуть безнаказанно. Человек, пробуженный резким, непонятным звуком, либо немедленно смыкает глаза опять, либо решает: у кого-то на улице барахлит выхлопная труба автомобиля. В любом случае, постояльцы, разбредшиеся по номерам незнакомой гостиницы, в незнакомом городе, а то и в чужой стране, едва ли зададут себе труд позвонить в участок, не будучи всецело уверены, что слыхали выстрел. Никому не хочется портить, отпуск или поездку, давая пространные показания — устные и письменные.
В коридоре царило безмолвие. Выждав еще минуты две, я удостоверился: повезло. Да и самое время было нарваться для разнообразия на капельку удачи. Я перевел дух и осторожно отступил от двери.
Дженни оставалась посреди ковра — настороженная, сжавшаяся в комок, следящая за мной распахнутыми глазами. Сидела там же, куда шлепнулась после безуспешного покушения на мою особу. Во всей комнате лишь миссис Дрелль да я подавали признаки жизни.
Фентон валялся почти у самых моих ног, отброшенный ударом тупоконечной пули. Пенни простерлась подальше в глубоком обмороке. Так я думал и уповал. Ганс Рюйтер недвижно сидел, привалившись к стене, и был совершенно мертв. И я не мог изобразить сожаления по поводу чьей-либо персоны, кроме собственной.
Ибо совершил ошибку, непростительную в нашем деле: дозволил безумному приступу человеколюбия
Итого: благодаря слюнтяйству покорного слуги вместо одного мертвеца на ковре насчитывалось целых два, работа полетела ко всем чертям, а в городе Вашингтоне М. Хелма, эсквайра, отдадут на растерзание отряду психиатров. Доктора определят размягчение мозгов и скажут, излечимо оно или нет, но сейчас не время было заглядывать в чересчур отдаленное будущее...
Я присел, поднял оброненную Рюйтером сигаретную пачку, осторожно исследовал. Обнаружил крохотное отверстие, откуда, если правильно прижать нужное место, наверняка вылетала отравленная игла. Сдавалось, что гибель Грегори и Элен Хармс получает вразумительное объяснение.
Забавляться с пачкой сверх необходимого я не посмел. Иди знай, где, что и как нажимать. Недоставало еще, ко всему прочему, сделать себе профилактическую прививку цианистым калием...
Я приблизился к Ларри. В голове у него зияла дырка, и немалая. В известном смысле, подумал я, парень и родился с продырявленной головой, только умирал от этого целых двадцать пять лет... Жаль, достал его не первым, а вторым зарядом.
— Дженни, чем вооружили твоего приятеля? А, ирландочка? Не выстрели эта испанская дрянь в потолок, Рюйтер остался бы живехонек. С четырех ярдов забирать на два фута выше цели! Уму непостижимо!
Женевьева, ошеломленная, потрясенная, молча смотрела на меня. Впрочем, весьма немногие пускаются в удалой пляс, впервые повидав насильственную смерть. А миссис Дрелль, как подсказывало мне чутье, прежде при эдаком не присутствовала.
Облизнув губы, она выдавила:
— Ты... Ты застрелил... федерального агента! Я думала... Я не понимаю!
В глазах Женевьевы мелькнула странная искорка: недоверие пополам с ужасом:
— Новый спектакль, мистер Клевенджер? Прикажите своему другу встать и отереть с физиономии вишневый сок!
— Сама прикажи, — любезно посоветовал я. Она посмотрела на Ларри — и недоверие словно рукой сняло. Остался только ужас.
Я тем временем учинил осмотр испанскому пистолету и понял причину промаха. То ли Рюйтер в темноте и спешке привинтил глушитель вкривь и вкось, то ли стальной цилиндр сместился, когда пистолет упал на ковер по команде Фентона — геометрические оси глушителя и ствола взаимно сместились. Чудо, что пистолет не взорвался у меня в руках. То-то было бы весело! Вынув носовой платок, я тщательно выдраил оружие, вложил в пальцы Рюйтеру, поднял и отпустил мертвую руку, чтобы та упала естественно.
— Зачем? — тихо спросила Дженни.
— Уложили друг друга, — отозвался я. — Стреляли одновременно, почти в упор. Случается. Авось, полиция и клюнет.
— Но ведь агента убил ты, — сказала Женевьева. — Ты. Убил. Федерального. Агента. Я видела.
Тонкие брови сошлись у переносицы, лицо исказилось:
— Но зачем?!
Обмозговывать ложь было некогда и я брякнул:
— Дурацкий вопрос. Ты же искала союзника на черный день? Да не дрожи, как лист осиновый, никто не попрекает. По крайней мере, я не в претензии.