Опыт борьбы с удушьем
Шрифт:
– Да, но, по-моему, твое еврейство – как раз одна из причин того, что они не очень рады.
– Почему это?
Сева, по-прежнему голый, расхаживал по комнате и курил.
– Не знаю. Папа ненавидит все, что связано с местечковостью. Он считает, что евреи должны ассимилироваться среди других народов, а не стараться сбиться в кучку и держаться за свои предрассудки, искусственно созданные годами гонений. Он поэтому и Израиль не любит. Говорит, Израиль – это просто большое местечко.
– А что такого плохого в местечке? – удивился Сева. – И вообще, ты знаешь, что в местечках была поголовная стопроцентная
– Во-первых, не говори о моем отце в подобном тоне. Папа ни к кому не относится. Он родился в местечке и знает о нем не понаслышке. А во-вторых, если бы ты надел штаны, мне бы легче было воспринимать лекции о еврейском прошлом.
– А что, разве я не красив? Я, между прочим, сложен как греческий бог. Посмотри на торс, на прямую мышцу живота. А яйца? Такие яйца надо после смерти отделить от тела и сохранить для человечества. Вот только не знаю, в чем хранить, в формалине или в стопроцентном спирте? Жень, ты как считаешь, формалин или спирт?
В назначенный день они не поженились. Мама, которая одна только знала, что они подавали заявление в загс, легла в больницу на обследование. Вечером Елизавета Львовна позвонила Жене.
– Вы расписались? Ведь сегодня третье февраля? – спросила она, хотя до этого целый месяц старательно обходила эту тему стороной.
– Ты в больнице, папе ничего не сказали – как здесь жениться?
Отношения у Жени с отцом испортились. Она чувствовала, что он первый раз в жизни недоволен ею. Семен Григорьевич сердился, что она бросила работу, якобы ради учебы, а теперь и не работает, «болтается без дела», как он говорил, и учится тоже не блестяще. Да, пятерками Женя похвастать не могла. Она стала поздно возвращаться домой, от нее пахло сигаретами, она часами говорила по телефону, замолкая каждый раз, когда отец приближался. Но главное, она перестала приходить к нему и делиться своими радостями и проблемами, поверять ему свои секреты, как делала всю жизнь. Он чувствовал, что его Женечка уходит от него. Когда Женя наконец все ему рассказала, Семен Григорьевич вспылил и смахнул пару тарелок со стола.
– Этот человек тебе не подходит. Он ведет себя как вор. Он тебе всю жизнь поломает. Ты разве не видишь, что это волк в овечьей шкуре?
Женя собирала осколки с пола и не отвечала ему. Отец вышел из комнаты, шибанув дверью так, что штукатурка посыпалась.
В середине февраля, оказавшись опять в районе Центрального рынка, Женя с Севой решили зайти в загс, сказать, что они хотели бы перенести свадьбу на другое число. Авоську с мандаринами, купленными на рынке, оставили в предбаннике.
– На какое число вы хотите назначить бракосочетание? – спросила их служащая загса.
– На сегодня, – неожиданно ответил Сева.
Женя с удивлением поглядела на него: ни о чем подобном они не договаривались.
– Как «сегодня»? – удивилась служащая.
– Так, сегодня, – спокойно ответил Сева.
– Нет, так нельзя.
– Почему?
– Ну, вы же не пришли вовремя и не предупредили заранее. И потом, мы не можем вот так, с бухты-барахты.
– У нас были уважительные причины. Мама лежала в больнице, – вступила Женя.
Идея расписаться сегодня, вот так, без всякой подготовки, нравилась ей все больше.
– Ладно, подождите здесь. Я схожу, спрошу заведующую, – служащая ушла в другую комнату, откуда вернулась с другой женщиной средних лет.
Выражение лица у той было более приветливое, она доброжелательно осмотрела жениха и невесту.
– Если дети хотят, то почему нет. Но нужны свидетели. У вас есть свидетели? – спросила заведующая.
– Это мы сейчас организуем.
Они опять побежали на Центральный рынок, на последние копейки купили мимозы и начали обзванивать знакомых в поисках свидетелей. Была середина дня посреди рабочей недели, и никого не оказалось дома.
– Давай этого мужика попросим. Он вроде приятный, – предложил Сева.
– Какого мужика?
– У которого мы цветы купили. Что ему стоит, отойдет на десять минут, и всех дел. Он согласится, ты ему понравилась.
– Сева, ты совсем с ума сошел, да? Мало того что я в маминой немыслимой кофте коричневого цвета, так еще и постороннего мужика брать в свидетели? Нет, я сейчас еще раз позвоню. Ирка точно дома, у нее экзамен, она готовится. Она просто к телефону не подходит, чтобы не отвлекали. Если нет, позвоню Зервас, она, наверное, сумеет с работы отпроситься.
Наконец, на двадцатом или тридцатом гудке, Ирка сломалась и ответила.
– Приезжай к Центральному рынку. Срочно собирайся и выезжай, – прокричала Женя в трубку.
В соседней будке Сева вновь обзванивал своих друзей, но по растерянному выражению его лица было понятно, что так никого и не вызвонил.
– Что случилось? – испугалась Ирка.
– В загс идем. Мы женимся.
– Ой! Вы что, серьезно?
– Только не одевайся, потому что мы одеты буднично. Мы не собирались, это спонтанно получилось.
Колец, разумеется, не было, зато были цветы – букетик мимоз, который держала в руках Ирка. Расписались, сидя за столом, в большой книге регистрации браков.
– Мы с тобой прямо как в период военного коммунизма, никаких буржуазных глупостей. Именно что расписались. Теперь понимаю, почему это так называется, – сказала Женя, забирая у Ирки букет.
– Veni vidi vici, – ответил Сева. Он галантно подал Ире пальто, любуясь Женей. – Женька такая красивая, когда она входит в помещение, все замирают.
– Почему? – поинтересовалась Ирка, пытаясь попасть рукой в рукав, так как Сева держал пальто слишком высоко.
– Красавица, видно, что умная интеллигентная женщина, не проститутка и не блядь.
Женя с Иркой, переглянувшись, засмеялись.
Вечером устроили застолье для друзей в ресторане гостиницы «Узбекистан». Пришли Игорь, Марат, Владик Воробьев, Антон и еще пара человек, которых Женя не знала. С ее стороны были Ирка с Костей, Маша Шахова и Галка Зервас. Сидели, трепались, смеялись, пили за молодых, кричали «Горько!» Ребята договорились с оркестром, и те сыграли марш Мендельсона. Весь зал аплодировал молодым. Это было счастье.