Опыт моей жизни. Книга 2. Любовь в Нью-Йорке
Шрифт:
В объявлении, где абсолютно все мне идеально подходит, можно, наверно, проигнорировать один маленький непонятный мне знак. Главное, что это мужчина, ему 24 года и он не женат. Ведь есть и такие, которые прямо пишут, что женатый парень ищет секс на стороне. Я решилась отправить письмо.
Выбрала свою лучшую фотографию. Долго выбирала. Два дня сочиняла и переписывала ему письмо. На английском ведь выразить себя в двух словах – это не то, что на русском! Отправила и принялась ждать. Каждый день был наполнен ожиданием, оптимизмом и предчувствием скорого выхода из тупика и темницы, из одиночества и душевного голода.
Наконец пришел ответ. Первое – выпала моя фотография.
Я сидела с письмом в руке. Несколько недель моей энергии, моего ожидания, моих внутренних сил – все было перечеркнуто одной маленькой буквой, которую я позволила себе не учесть: «G».
В конце концов, я познакомилась потом с американцем – писателем, театралом и интеллектуалом. Он был высокого роста, русый, худощавый, словом, все в моем вкусе.
Он пригласил меня в кафе, как здесь принято, и на первом же свидании я поняла, что с американцем у меня никогда не получится ничего. Да, он читал книги: ничего из того, что он читал, я не знала. Да, он писал книги, но я не могла ни прочесть, ни оценить ничего из того, что он написал. Моих любимых писателей он никогда не читал, а кого и читал, вроде Достоевского, то не понимал. Он не видел ни одного из моих любимых мультфильмов, не понимал текста ни одной бардовской песни, наши киногерои были для него инопланетянами, так же как его герои для меня. Мы с ним, как лиса и журавль, как ни старались вникнуть друг в друга, только все больше осознавали невозможность этой затеи. Американец – не для меня. Мне нужен только «русский».
Не делай таких быстрых выводов! Дай себе шанс понять его! Я решила встретиться с ним еще раз, стараясь отбросить все предубеждения. В конце концов, а не накручиваю ли я себя сама? Ведь люди – есть люди. При чем здесь нация?
– Как твои дела? – спросил меня Джо, улыбаясь.
– Ничего, спасибо, – ответила я, заметив про себя, что он все-таки очень симпатичный.
Он пригласил меня в театр. Я слышала, что здесь билеты в театр очень дорогие, чуть ли не целое состояние. Несмотря на то что я не была уверена в том, что с Джо у меня что-либо получится, я не могла удержаться от соблазна посетить американский театр.
«Театр начинается с вешалки»… У нас это каждый знает. Так вот у них в театре вешалки вообще нет. Заходят все прямо в пальто, каждый снимает верхнюю одежду у своего сиденья и весь вечер держит ее в руках. Культурненько…
Наконец представление началось. На ярко освещенную, переливающуюся огнями и дорогущими декорациями сцену высыпал отряд длинноногих полуобнаженных девиц в дорогущих переливающихся и блестящих нарядах: они пели и забрасывали ножки высоко в воздух. Потом декорации менялись много раз, так же как и костюмы; все это было одно другого ослепительнее и дороже. Уж насколько я равнодушна к внешнему блеску, даже я восхитилась. Такого блеска и такой роскоши – ни один советский человек даже в самом разгульном сне не увидит! Это, конечно, зрелище!
Традиционная американская киска в трусах, в чулочках и в пояске
– Это просто мюзикл. Это Бродвей. Конечно, у нас есть культура! Конечно, у нас есть и серьезные театры! Я знаю, о чем ты говоришь, только это уже офф-офф Бродвей. Как-нибудь мы с тобой сходим.
Попросила его дать почитать мне свою любимую книгу. Принесла домой, раскрыла и вмиг превратилась в колючий провод, который подключили в высоковольтную сеть! Дыбом! И искры летят от сотрясающегося в конвульсиях сознания! Этот писатель – классик американской литературы?! Да это же извращенец какой-то!
– Здесь дело не в моем персональном вкусе, – говорит мне Джо. – Генри Миллера вся прогрессивная Америка знает и любит. Это выдающийся писатель, вне зависимости от того, люблю я его или нет. Просто, так получилось, что он мне очень близок.
Бр-р-р-р-рр-р!!!
Он попросил меня познакомить его с русской культурой. Говорит, что его прабабушка, родом из Киева. Она оставила по наследству своим потомкам любовь к русским романсам.
– Ты любишь русские романсы? – радости моей нет предела. – Конечно! Конечно, я дам тебе послушать! У меня их целая библиотека.
Включила ему Изабеллу Юрьеву, Лещенко, Утесова. При звуках их голосов в мгновенно изменившейся структуре своего сердца чувствую, что никогда (!) американцу не догнать того, что может испытывать русский человек, слушая старые романсы. Джо сидит, совсем не в тему, в такт покачивая головой, на лице у него примерно то же выражение, какое, должно быть, у меня на лице, когда японцы при мне разговаривают. Что он может чувствовать, вспоминать при звуках этих песен? Для него это просто песни на иностранном языке. Они не ворошат в его душе ту ностальгию по прошлому, тот листопад…
Приехала к нему в гости. На столе лежит газета: «Нью-Йорк таймс». Секция: «Book Review».
– Здесь приводится перечень всех новых книг, которые издаются в США, – рассказывает мне Джо, – даются критические статьи и обзоры.
«Молодец, Джо, следит за новинками, читает литературную критику», – думаю я.
Самая продаваемая книга года (это у них зовется бестселлер) – «Я и моя мама». Джо уже купил и прочитал ее. Теперь мне советовал почитать. Я взяла.
В книге молодой автор подробно рассказывает о своих взаимоотношениях с матерью, которая трахнула его (автора), когда тому не было еще девяти лет, а затем принуждала его сожительствовать с собой все эти годы, до тех пор, пока не умерла, когда автору исполнилось 29 лет.
Чувство омерзения и дикости: вот все, что я чувствовала. Дикость, вставшая во мне на дыбы и вытаращившая тысячу глаз, задавила во мне какие бы то ни было другие ощущения.
Журнал «Нью-Йорк» публикует перечень абсолютно всех театров города и расписание всех спектаклей, которые только есть. Есть театры Бродвея. Есть офф-Бродвей. И есть офф-офф-Бродвей. Девяносто шесть спектаклей, из них – девяносто четыре мюзиклы.
– А серьезные спектакли?
Серьезные – не приносят прибыль. Народ не хочет напрягаться. Народ хочет отдохнуть в театре. Расслабиться и получить удовольствие. Вот так.