Опыт нелюбви
Шрифт:
«Дура!» – зло подумал Федор, глядя на Иннино лицо, которому она старательно придавала глубокомысленное выражение.
Он еле удержался, чтобы не произнести это вслух.
Георгий Николаевич, напротив, смотрел на свою молодую жену отнюдь не со злостью. Проще всего было думать, что он купил себе эту красивую женщину за свои нефтегазовые деньги. Но, может, и не купил. Может, это обоюдная страсть. С его стороны, судя по плотоядному взгляду, точно.
Он был в светлой рубашке с расстегнутым воротом и в ярко-голубых джинсах
«А костюм и галстук на нем будут как на корове седло», – вдруг подумал Федор.
Была в этом грузном человеке какая-то изначальная примитивность, и потому все на нем и все вокруг него выглядело неуместно, от дизайнерских джинсов до молодой жены.
– И что хорошего может получиться, если позволить такой стране свободу? – сказала Инна. – Начнут резать всех подряд. Десять лет назад уже попробовали – хватит. Ничего приличного здесь быть не может. Причины для этого метафизические, их не исправишь. Ценностей безусловных нет, вот в чем дело.
– Инусь, может, пойдем уже из этой парилки? – сказал Георгий Николаевич. – У меня по всем местам пот течет.
Сидеть в зимнем саду действительно было невыносимо. Конечно, растения, все эти цветы, лианы и причудливые деревья, выглядели замечательно, но они не только выглядели, а еще и благоухали, и источали влагу, и, казалось, полыхали жаром. Усадить здесь гостей могла только последняя показушница, каковой эта Инна и являлась. Федор думал о ней со все возрастающей злостью.
Гости потянулись к выходу из оранжереи вслед за поспешающим впереди хозяином.
– А вам, Федор, мое мнение неприятно.
Инна догнала его и тронула за плечо в дверях зимнего сада. Прикосновение было легким и многозначительным.
– Вам показалось. – Он повел плечом, избавляясь от ее прикосновения. – Мне ваше мнение безразлично.
– Что угодно, только не безразлично! – Ее глаза сверкнули. – Я видела, как вы на меня смотрели. А почему?
Он не ответил. Они вышли из сада в стеклянную галерею.
– Ин, виски где? – донесся из гостиной голос ее мужа.
– Сейчас скажу, чтобы принесли! – крикнула она и пошла на его голос.
Разговор с ней задержал Федора, и он оказался позади других.
За прозрачными стенами вихрился снег – начиналась метель.
– И все же, Федор?
Оказывается, Инна все-таки ожидала его в конце галереи. В гостиной уже звенели бокалы и жужжали разговоры. Инна стояла у самой двери, обойти ее было невозможно.
– Какого ответа вы от меня ожидаете? – с досадой проговорил Федор.
Досада его объяснялась в равной мере тем, что Инна его раздражала, и тем, что из-за ее идиотской настойчивости придется все-таки ей ответить. Этого ему не хотелось. Это было неуместно, так точнее.
– Что вы хотите от меня услышать? – повторил он. – Что у меня нет традиций и вещей? Это глупость.
– Почему же?
Она
– Потому что вещи и традиции – не одно и то же. У меня есть все, что за моей семьей стоит. – Это было сказано грамматически неясно. Как-то не по-русски. От языка отвык, что ли? – Это только вещи, только деньги, по-вашему? – Он заводился все больше и все больше ненавидел себя за это. – Кое-что и нам осталось, хоть рукой и не потрогать!
Все-таки хваленое самообладание ему изменило. И так некстати! Стало противно, как будто наелся тухлятины. Сам наелся, никто не заставлял.
– Извините, Инна, – сказал Федор. – У меня через час важная встреча. Я о ней чуть не забыл.
– Очень-очень важная? – усмехнулась она.
«Такая важная, что ты пренебрегаешь моим вниманием? – говорили ее откровенные глаза. – И решением моего мужа, брать или не брать тебя на работу?»
«Да пошла ты вместе со своим мужем! – подумал он. – Обойдусь без вашей работы».
Героем или хотя бы образчиком принципиальности он себя, разумеется, не чувствовал. Не эта работа, так другая найдется. Его поведение определяется сейчас квалификацией, а не принципиальностью и тем более не героизмом.
– До свидания, – сказал Федор. – Приятно было познакомиться.
Инна сделала шаг в сторону, давая ему пройти в гостиную. Но он повернул направо, в коридор, ведущий к выходу из дома. Он хорошо ориентировался даже в горах, не говоря об этом доме, пусть и очень замысловато выстроенном.
Пока длилась его приятная беседа с Инной, метель разгулялась в полную волю. Когда Федор вышел на крыльцо, ему показалось, что он хлебнул снега с первым же вздохом.
На Николину Гору он приехал на такси. Надо было вызвать его и на обратный путь, и заранее, но он этого не сделал – спешил поскорее избавиться от Инниного общества. А сейчас, если и вызвать, то когда оно приедет? Вот и бреди теперь сквозь метель, как малютка, который посинел и весь дрожал.
Заборы высились по краям дороги сплошной длинной стеной. Не улица дачная, а каньон реки Колорадо. Все-таки хорошо, что Кофельцы от всего этого как-то убереглись. Надолго ли только? Слишком много у всего этого наглой энергии, победительной уверенности в своем праве властвовать над чужими жизнями.
От всего этого он и уехал семь лет назад в Америку. В том числе и от этих жалких потуг на калифорнийские сцены. Правда, не только от чего-то, но и за чем-то он тогда уехал.
Теперь вернулся. А зачем?
Глава 18
Федором Ильичом его назвала Кирина бабушка. Она тогда не была еще бабушкой, потому что самой Киры на свете не было, она только сидела еще в животе у своей мамы Лены, очень молодой женщины, которая смотрела на своего мужа Леню наивным и нежным взглядом.