Опыты по эстетике классических эпох. [Статьи и эссе]
Шрифт:
И Офелия впадает в безумие, которым поразил ее Гамлет, сам безумный или играя безумного уж слишком искусно: он не просто обманул ее со своими уверениями, что для девушки уже потрясение, хуже, сошел с ума, - как это вынести? Смерть отца не повод, а лишь дополнительная капля в ее беде. Ее безумие, ее смерть - все исполнено поэзии, а трагическая развязка с трупами уже ничего не добавляет. Трагедия у Шекспира перерастает в мировую драму, во всеобъемлющую поэтическую форму, заключающую в себе жизнь человека и человечества во всех ее проявлениях.
В принципе, Гамлет как персонаж трагедии с сюжетом из средневековой повести не столь привлекателен, уж конечно, никакая не гениальная личность, как увлекаются
Гамлет привлекателен не как характер с его нерешительностью, не как душа, замкнувшаяся в своих горестях, и рефлексией, а ореолом света и поэзии, как и Офелия, чем наделил их Уилл с его гениальным даром. В нем все дело.
Если Ромео мало что получил непосредственно от Уилла, то Гамлет - всю совокупность его мыслей и переживаний в трагический момент перелома в его миросозерцании, когда спасение он находил лишь в поэзии, куда и переносил он своих героев, именно этим принц привлекателен и близок всякой личности, это Шекспир перед нами во всех изгибах его души и умонастроения, во всей исключительности гения, принца из поэтов, который достиг вершин европейской истории и культуры и увидел под ногами бездну, где все высшее и низменное в человеке равно превращается в прах.
Такой перелом в миросозерцании, который нашел свое отражение поначалу в барокко, а позже в романтизме, в эпоху Возрождения, которую следует характеризовать, как классико-романтическую, по форме искусства классическую, с истоками в античности, по содержанию романтическую, открытую во все горизонты человеческой культуры и души, такой перелом оказывается в творческом плане в высшей степени плодотворным, и это со всей очевидностью продемонстрировал Шекспир в работе над "Гамлетом", создав самое полное и всеобъемлющее свое произведение, как "Божественная комедия" Данте и "Фауст" Гете.
Каким был актером Шекспир, какие роли он играл, мы не знаем, кроме одной - роли Призрака в "Гамлете". Но, кажется, и этого довольно, чтобы Уилла увидеть нам на сцене воочию.
Как драматург труппы он выступал, наверное, и как режиссер, заботясь об успехе спектакля прежде всего, а роли брал проходные, продолжая руководить ходом представления. В роли Призрака недаром он выступил сам, и это было замечено. Гамлета играл знаменитый трагик Ричард Бербедж, с ним Шекспир в роли Призрака должен был быть по необходимости на высоте, помимо внешности и места на сцене, то в вышине, на галерее, то внизу, в яме, Уилл должен был обладать и голосом, вызывающим трепет, что предполагает явление потусторонней силы. Все это заложено в речи Призрака, которую Уилл писал для себя.
Входят Призрак и Гамлет и обмениваются первыми фразами, затем Призрак заговаривает внятно:
Я дух родного твоего отца, На некий срок скитаться осужденный Ночной порой, а днем гореть в огне, Пока мои земные окаянства Не выгорят дотла. Мне не дано Касаться тайн моей тюрьмы. Иначе б От слов легчайших повести моей Зашлась душа твоя и кровь застыла. Глаза, как звезды, вышли из орбит И кудри отделились друг от друга, Поднявши дыбом каждый волосок, Как иглы на взбешенном дикобразе. Но вечность - звук не для земных ушей. О слушай,Поведав о злодействе брата и перемене в его жене, по сути, обозначив все содержание горестных раздумий Гамлета, Призрак продолжает:
Так был рукою брата я во сне Лишен короны, жизни, королевы; Так был подрезан в цвете грешных дней, Не причащен и миром не помазан; Так послан второпях на Страшный суд Со всеми преступленьями на шее. О ужас, ужас, ужас!Однако Призрак еще подает голос из-под земли и явится в ходе действия еще раз, словно все время следил за Гамлетом, чтобы месть не коснулась его матери, правда, лишь подводит его. Как же Призрак мог воспринять последнюю сцену трагедии? Из своей огненной тюрьмы, когда вся Дания - тюрьма и весь мир - тюрьма. Уилл все это нес в себе, весь трагизм бытия, что Призраку уже открылось, а Гамлету еще предстояло, как принцу и как всякой личности.
Не будь "Гамлета", Шекспир остался бы английским драматургом в плеяде своих славных современников; в "Гамлете" он вырастает в мирового гения. Теперь за какой бы частный сюжет ни взялся Уилл, он создает всеобъемлющее произведение, с персонажами, вырастающими в мировые типы. Это Отелло, это и Яго, это и Дездемона; это король Лир, это Макбет и леди Макбет, это Клеопатра.
Английское барокко проступает в лучших созданиях Шекспира как ренессансная классика.
Особенно примечателен Отелло - крупномасштабная личность сама по себе, каковой не предстает ни один из персонажей Шекспира, из королей и принцев, хотя по сюжету он мог оказаться куда более ничтожным человеком, чем даже Яго. Но недаром Отелло - мавр, по сути, воплощение давно закатившегося мусульманского Ренессанса и эпохи Возрождения в Европе, великая личность, он оказывается пленником всечеловеческих страстей и губит своей рукой не неверную жену, а одно из самых пленительных женщин, которая воплощает, если угодно, новую человечность, квинтэссенцию гуманизма. Такова Дездемона.
Трагедия Отелло не в ревности, а в утрате любви и веры, что пережил и Уилл. Что же остается? Если Отелло остается задушить Дездемону и покончить с собой, поскольку мир души разрушен, у поэта есть возможность воссоздать жизнь в ее высших проявлениях величия и красоты и передать ее в вечность.
Уиллу смолоду казалось, что только в поэзии - в лирике и поэмах - он может обессмертить тех, кого он любит, и себя, а пьесы, как и игра актеров на сцене, он воспринимал, как нечто сиюминутное, преходящее, но в работе над "Гамлетом", возможно, он сам почувствовал, что драма - не лирика, не эпос - высший род поэзии, что, кстати, хорошо просматривается в "Илиаде" Гомера.
Теперь у него одна задача - создать ряд высших образцов драмы, и к "Гамлету" он набрасывает "Отелло", "Короля Лира", "Макбета", "Антония и Клеопатру" - целое созвездие мировых пьес, число которых множить не имеет смысла, и он как бы на прощанье набрасывает комедии - "Зимнюю сказку" и "Бурю", и ставит точку. Он покидает Лондон и возвращается в Стратфорд-на-Эйвоне, свершив то, что хотел свершить.
Уилл мечтал о славе поэта и бессмертии, но не очень серьезно, а лишь в грезах детства и юности, легших однако в основание его миросозерцания, и отдавался творчеству с простодушной веселостью, выходит у него что или нет, набрасывая свои фантазии без помарок, все схватывая с ходу - все впечатления бытия и опыт искусства всех времен и народов, поскольку горизонты были открыты во все части света и во все времена.