Опыты (Том 3)
Шрифт:
Немного найдется таких приверженцев к поэзии людей, которые не сочли бы для себя большим счастьем быть отцами «Энеиды», чем самого красивого юноши в Риме, и которые не примирились бы легче с утратой последнего, чем с утратой «Энеиды». Ибо, по словам Аристотеля [36] , из всех творцов именно поэты больше всего влюблены в свои творения. Трудно поверить, чтобы Эпаминонд [37] , хвалившийся, что он оставляет после себя всего лишь двух дочерей, но таких, которые в будущем окружат почетом имя их отца (этими дочерьми были две славные его победы над спартанцами), согласился обменять их на самых красивых девушек во всей Греции; и так же трудно представить себе, чтобы Александр Македонский или Цезарь согласились когда-нибудь отказаться от величия своих славных военных подвигов ради того, чтобы иметь детей и наследников, сколь бы совершенными и замечательными они ни были. Я сильно сомневаюсь также, чтобы Фидий [38] или какой-нибудь другой выдающийся ваятель был более озабочен благополучием и долголетием своих детей, чем сохранностью какого-нибудь замечательного своего произведения, художественного совершенства которого он добился в результате длительного изучения и неустанных трудов. Даже если вспомнить о тех порочных и неистовых
36.
… по словам Аристотеля… — Пикомахова этика, IX, 7.
37.
Эпаминонд — см. прим. 6, т. I, гл. I.
38.
Фидий — знаменитый древнегреческий скульптор V в. до н. э.
39.
Пигмалион — в античной мифологии художник или, по другой версии,царь Кипра. Согласно мифу, Пигмалион загорелся страстью к созданной импрекрасной статуе, которая превратилась в женщину и стала его женой.
Глава IX
О парфянском вооружении
Дурным обыкновением дворянства нашего времени, свидетельствующим об его изнеженности, является то, что оно облачается в доспехи лишь в момент крайней необходимости и снимает их тотчас же, как только появляются малейшие признаки того, что опасность миновала. Это ведет ко всякого рода непорядкам, ибо в результате того, что все бросаются к своему оружию лишь в момент боя, получается, что одни только еще облачаются в броню, когда их соратники уже разбиты. Наши отцы предоставляли оруженосцам нести только их шлем, копье и рукавицы, сохраняя на себе все остальное снаряжение до окончания военных действий. В наших войсках в настоящее время царит сильнейшая путаница из-за скопления боевого снаряжения и слуг, которые не могут отдаляться от своих господ, имея на руках их вооружение.
40.
Слоновая кость, к которой он прикасается, размягчается, утрачиваетсвою твердость и подается под пальцами (лат.). — Овидий. Метаморфозы, X,283.
Тит Ливий писал про наших предков: «Intolerantissima laboris corpora vix arma humeris gerebant» [1] .
Многие народы в старину шли в бой — а некоторые идут еще и сейчас — совсем без оборонительного оружия или очень легко прикрытыми.
Tegmina queis capitum raptus de subere cortex. [2]Александр Македонский, храбрейший из всех полководцев, облачался в броню лишь в очень редких случаях, и те из них, кто пренебрегает латами, ненамного ухудшают этим свое положение. Если и случается человеку погибнуть из-за того, что на нем не было брони, то чаще бывало, что она оказывалась помехой и человек погибал, не в силах высвободиться из нее, либо придушенный ее тяжестью, либо скованный ею в своих движениях, либо еще как-нибудь иначе. При виде тяжести и толщины наших лат может показаться, что мы только и думаем, как бы защитить себя, но в действительности они больше обременяют нас, чем защищают. Мы заняты тем, что тащим на себе этот груз, спутанные и стесненные, как если бы наша задача заключалась в том, чтобы бороться с нашим оружием, которое на деле должно было бы нас защищать.
1.
Совершенно неспособные переносить физическуюусталость, они с трудом влачили на себе доспехи (лат.). — Тит Ливий, X, 28.
2.
Головы их защищены шлемами из коры пробкового дерева (лат.). — Вергилий. Энеида, VII, 742.
Тацит забавно описывает наших древних галльских воинов [3] , которые были так тяжело вооружены, что только-только были в силах держаться на ногах, будучи не в состоянии ни защищаться, ни нападать, ни даже подняться, когда они бывали опрокинуты.
Лукулл, заметив, что некоторые воины-мидийцы, составлявшие передовую линию в армии Тиграна [4] , были столь тяжело и неуклюже вооружены, что казались заключенными в железную тюрьму, решил, что будет нетрудно их опрокинуть, и начал с этого свое нападение, увенчавшееся победой.
3.
Тацит забавно описывает… — Анналы, III, 43.
4.
Лукулл — см. прим. 16, т. II, гл. I. — Приводимое в тексте сообщениесм. Плутарх. Жизнеописание Лукулла, 13. — Тигран (94–56 гг. до н. э.) —царь Армении; борьба его с Римом (походы Лукулла, а затем Помпея)закончилась поражением Тиграна (65 г.).
Я полагаю, что в настоящее время, когда в большой славе наши мушкетеры, будет сделано какое-нибудь изобретение, чтобы прикрыть и обезопасить нас стенами, и мы будем отправляться на войну, запертые в крепостях, подобных тем, которые древние укрепляли на спинах своих слонов.
Такого рода пожелание очень далеко от того, чего требовал Сципион Младший [5] . Он сурово упрекал своих воинов за то, что они построили под водой западни в тех местах рва, через которые солдаты осажденного им города могли совершать вылазки. Осаждающие должны думать о нападении, а не бояться, заявлял Сципион, справедливо опасаясь, чтобы эта предосторожность не усыпила бдительность его воинов.
5.
Сципион Младший — см. прим. 2, т. I, гл. LII. — Указанное в текстесообщение почерпнуто у Валерия Максима (111, 7, 2), у которого, однако,говорится, что такая тактика была предложена Сципиону, но он отказалсяприменить ее.
Юноше, который однажды показывал
Тяжесть военного снаряжения невыносима для нас лишь потому, что мы не привыкли к ней.
L’husbergo in dosso haveano, e l’elmo in testa, Dui di quelli guerrier, de i quali io canto. Ne notte о di, dopo ch’entraro in questa Stanza, gli haveano mai messi da canto, Che facile a portar comme la vesta Era lor, perche in uso l’avean tanto. [7]6.
… воин должен больше полагаться на свою правую руку… — Плутарх.Изречения Сципиона Младшего, 18.
7.
Двое из воинов, которых я воспеваю здесь, одеты были в кольчуги, а наголовах у них были шлемы. С того мгновения, как они очутились в этой броне,они ни днем, ни ночью не снимали ее и до такой степени привыкли к ней, чтоносили ее как обыкновенную одежду (ит.). — Ариосто. Неистовый Роланд,XII, 3.
Император Каракалла [8] шел в походе впереди своего войска в полном вооружении.
Римские пехотинцы не только имели на себе каску, щит и меч, — ибо, по словам Цицерона, они так привыкли иметь у себя на плечах оружие, что оно столь же мало стесняло их, как их собственные члены, — «arma enim membra militis esse dicunt» [9] , но одновременно они еще несли двухнедельный запас продовольствия и несколько брусьев весом до шестидесяти фунтов, необходимых им для устройства укрытий. С таким грузом солдаты Мария [10] обязаны были за пять часов пройти шесть миль или, в случае спешки, даже семь. Военная дисциплина была у них куда строже, чем у нас, и потому давала совсем иные результаты. В этой связи поразителен следующий случай: одного спартанского воина упрекали в том, что во время похода его видели однажды под крышей дома. Они были до такой степени приучены к трудностям, что считалось позором находиться под иным кровом, чем под открытым небом, и в любую погоду. Сципион Младший, перестраивая свои войска в Испании, отдал приказ, чтобы воины его ели только стоя и притом только сырое. При таких порядках мы недалеко ушли бы с нашими солдатами.
8.
Каракалла — Марк Аврелий Антонин, прозванный Каракаллой, римскийимператор (211–217).
9.
Вооружение, говорят они, это все равно, что руки иноги солдата (лат.). — Цицерон. Тускуланские беседы,II, 16.
10.
Марий — см. прим. 3, т. I, гл. XLIV. — Указанное в текстезаимствовано у Плутарха (Жизнеописание Мария, 4).
Аммиан Марцеллин [11] , воспитанный на войнах римлян, отмечает любопытную особенность вооружения у парфян, весьма отличную от системы римского вооружения. Они носили, сообщает он, броню, как бы сотканную из перышков, не стеснявшую их движений и вместе с тем столь прочную, что, попадая в нее, наши копья отскакивали от нее (это были чешуйки, которыми постоянно пользовались наши предки). В другом месте [12] Марцеллин пишет: «Лошади у них были сильные и выносливые; сами всадники были защищены с головы до ног толстыми железными пластинами, так искусно прилаженными, что, когда надо было, они смещались. Можно было подумать, что это какие-то железные люди; на головах у них были надеты каски, в точности соответствовавшие форме и частям лица, настолько плотно пригнанные, что можно было поразить их только через маленькие круглые отверстия для глаз, пропускавшие свет, или через щели для ноздрей, через которые они с трудом дышали»:
11.
Аммиан Марцеллин (ок. 330–400) — римский историк. — Указанное втексте сообщение см. Аммиан Марцеллин, XIV, 6.
12.
В другом месте… — Аммиан Марцеллин, XXV, !.
Вот картина, которая очень напоминает описание снаряжения французского воина во всех доспехах.
Плутарх сообщает, что Деметрий [14] приказал изготовить для себя и для Алкина, первого состоявшего при нем оруженосца, по сплошной броне для каждого, весом в сто двадцать фунтов, между тем как обычная броня весила всего шестьдесят фунтов.
18.
При взгляде на гибкий металл, получивший жизнь от тела, в негоодетого, становится страшно; можно подумать, что это двигаются железныеизваяния и что человек дышит через металл, сросшись с ним. Так же одеты илошади; они угрожающе напирают своей железной грудью и передвигаются вполной безопасности под железным одеянием, прикрывающим их бока (лат.) — Клавдиан.Против Руфина, II, 358.
14.
Деметрий Полиоркет — см. прим. 11, т. I, гл. XXXIX. — Указанное втексте см. Плутарх. Жизнеописание Деметрия, 6.
Глава X
О книгах
Нет сомнения, что нередко мне случается говорить о вещах, которые гораздо лучше и правильнее излагались знатоками этих вопросов. Эти опыты — только проба моих природных способностей и ни в коем случае не испытание моих познаний; и тот, кто изобличит меня в невежестве, ничуть меня этим не обидит, так как в том, что я говорю, я не отвечаю даже перед собою, не то что перед другими, и какое-либо самодовольство мне чуждо. Кто хочет знания, пусть ищет его там, где оно находится, и я меньше всего вижу свое призвание в том, чтобы дать его. То, что я излагаю здесь, всего лишь мои фантазии, и с их помощью я стремлюсь дать представление не о вещах, а о себе самом; эти вещи я, может быть, когда-нибудь узнаю или знал их раньше, если случайно мне доводилось найти разъяснение их, но я уже не помню его.