Опыты
Шрифт:
Льстецы Александра Великого убеждали его в том, что он сын Юпитера. Однажды, будучи ранен, он посмотрел на кровь, текущую из его раны, и заметил: «Ну, что вы теперь скажете? Разве это не красная, самая, что ни на есть человеческая кровь? Что-то не похожа она на ту, которая у Гомера вытекает из ран, нанесенных богам». Поэт Гермодор сочинил стихи в честь Антигона, в которых называл его сыном Солнца. Но Антигон возразил: «Тот, кто выносит мое судно, отлично знает, что это неправда» [15] . Царь — всего-навсего человек. И если он плох от рождения, то даже власть над всем миром не сделает его лучше:
15.
…Тот, кто выносит мое судно… знает, что это неправда. —Плутарх. Изречения древних царей. — Антигон — царь македонский (III в. до н. э.).
Что
16.
Пусть девы отнимают его одна у другой, и пусть везде, где бы он ниступил, распускаются розы (лат.). — Персий. Сатиры, II,37–38.
17.
…все вещи таковы, каков дух того, кто ими владеет; для того, ктоумеет ими пользоваться, они хороши; а для того, кто пользуется иминеправильно, они плохи (лат.). — Теренций.Сам себя наказывающий, 195–196.
Каковы бы ни были блага, дарованные вам судьбой, надо еще обладать способностью ощущать их прелесть. Не владение чем-либо, а наслаждение делает нас счастливыми:
Non domus et fundus, non aeris acervus et auri Aegroto domini deduxit corpore febres, Non animo curas: valeat possessor oportet, Qui comportatis rebus bene cogitat uti. Qui cupit aut metuit, iuvat illum sic domus aut res, Ut lippum pictae tabulae, fomenta podagram. [18]18.
Ни дом, ни поместье, ни груды бронзы и золота не изгонят из больного тела ихвладельца горячку, и из духа его — печали; если обладатель всей этой грудывещей хочет хорошо ими пользоваться, ему нужно быть здоровым. Кто же жадничаетили боится, тому его дом и богатства принесут столько же пользы, сколькокартины тому, у кого гноятся глаза, или припарки — страдающему подагрой(лат.). — Гораций. Послания, I, 2. 47 сл.
Кто глуп, чьи вкусы грубы и притуплены, тот способен наслаждаться ими не более, чем утративший обоняние и вкус — сладостью греческих вин или лошадь — роскошью сбруи, которой ее украсили. Верно говорит Платон, утверждая, что здоровье, красота, сила, богатство и все, что называется благом, для неразумного столь же плохо, как для разумного хорошо, и наоборот [19] . К тому же если тело и душа недужны, к чему все эти внешние удобства жизни? Ведь малейшего укола булавки, малейшего душевного волнения достаточно для того, чтобы отнять у человека всякую радость обладания всемирной властью. При первом же приступе подагрических болей, каким бы он там ни был государем или величеством,
19.
…все, что называется благом, для неразумного… плохо… — Платон. Законы, II,661 b.
разве не забывает он о своих дворцах и о своем величии? А если он в ярости, то разве его царское достоинство поможет ему не краснеть, не бледнеть и не скрипеть зубами, как безумцу? Если же это человек благородный и обладающий разумом, царский престол едва ли добавит что-нибудь к его счастью.
Si ventri bene, si lateri est pedibusque tuis, nil Divitiae poterunt regales addere maius. [21]20.
Весь обряженный в серебро, обряженный в золото (лат.). — Тибулл, I, 2, 69.
21.
Если у тебя все в порядке с желудком, грудью, ногами, никакие царскиесокровища не смогут ничего прибавить [к твоему благоденствию] (лат.) — Гораций.Послания, I, 12, 5–6.
Он видит, что это только обманчивая личина. Быть может, он даже согласится с мнением царя Селевка, что «тот, кто знает, как тяжел царский скипетр, не стал бы его поднимать, когда бы нашел его валяющимся на земле» [22] ; он говорил так из-за великого и тягостного бремени, выпадающего на долю хорошего царя. И действительно, управлять другими не легкое дело, когда и самим собою управлять нам достаточно трудно. Что же касается возможности повелевать, которая представляется столь сладостной, то, принимая во внимание жалкую слабость человеческого разумения и трудность выбора между вещами новыми и сомнительными, я придерживаюсь того мнения, что легче и приятнее следовать за кем-либо, чем предводительствовать, и что великое облегчение для души — придерживаться уже предписанного пути и отвечать лишь
22.
…согласится с мнением царя Селевка… — Плутарх. Должен ли старецвмешиваться в государственные дела, II; Селевк — Селевк I Никатор(Победитель), царь сирийский (IV в. до н. э.) .
К тому же Кир говорил, что повелевать может только такой человек, который лучше тех, кем он повелевает. Но царь Гиерон у Ксенофонта утверждает, что даже в наслаждениях своих цари находятся в худшем положении, чем простые люди: ибо, с удобством и легкостью предаваясь удовольствиям, они не находят в них той сладостно-терпкой остроты, которую ощущаем мы [24] .
23.
Таким образом, лучше спокойно подчиняться, чем желать властвоватьcамому (лат.) — Лукреций, V,1127–1128
24.
…Гиерон у Ксенофонта… — Имеется в виду диалог Ксенофонта«Гиерон, или О положении царей», 2–3, Гиерон Старший (V в. до н. э.) —сиракузский тиран.
Разве детям, поющим в церковном хоре, музыка доставляет большое удовольствие? Пресыщенность ею вызывает у них скорее скуку. Празднества, танцы, маскарады, турниры радуют тех, кто не часто бывает на них и кого туда влечет. Но человеку, привычному к ним, они кажутся нелюбопытними и пресными. И общество дам не возбуждает того, кто может насладиться им до пресыщения; кому не приходится испытывать жажды, тот не станет пить с удовольствием. Выходки фигляров веселят нас, а для них они — тяжелая работа. Так и получается, что для высоких особ — праздник, наслаждение, если иногда они, переодевшись, могут предаться на некоторое время простонародному и грубому образу жизни:
25.
Слишком горячая и пылкая любовь нагоняет на нас, в конце концов, скуку ивредна точно так же, как слишком вкусная пища вредна для желудка (лат.). —Овидий. Любовные стихотворения, II, 19, 25–26
Ничто так не раздражает и не вызывает такого пресыщения, как изобилие. Какой сладострастник не почувствует отвращения, если во власти его окажутся триста женщин, как у султана в его серале? И какое влечение, какой вкус к охоте мог быть у того из его предков, который выезжал в поле, сопровождаемый не менее чем семью тысячами сокольничих? Помимо этого я полагаю, что самый блеск величия привносит немалые неудобства в наслаждении наиболее сладостными удовольствиями: владыки мира слишком освещены отовсюду, слишком на виду. И я не понимаю, как можно обвинять их больше, чем других людей, за старания скрыть или утаить свои прегрешения. Ибо то, что для нас только слабость, у них, по мнению народа, есть проявление тирании, презрение и пренебрежение к законам: кажется, что, кроме удовлетворения своих порочных склонностей, они еще тешатся тем, что оскорбляют и попирают ногами общественные установления. Действительно, Платон в «Горгии» [27] определяет тирана как того, кто имеет возможность в государстве делать все, что ему угодно. И часто по этой причине открытое выставление напоказ их пороков оскорбляет больше, чем самый порок. Никому не нравится, чтобы за ним следили и проверяли его поступки. С них не спускают глаз, отмечая их манеру держаться и стараясь проникнуть даже в их мысли, ибо весь народ считает, что судить об этом — его право и его законный интерес. Я уже не говорю о том, что пятна кажутся больше на поверхности выдающейся и ярко освещенной, и что царапина или бородавка на лбу сильнее бросается в глаза, чем шрам в месте не столь заметном.
26.
Любая изысканность великим мира сего; меж тем нередко разглаживаламорщины на их челе простая еда в скромном жилище бедняков, без ковров и безпурпура (лат.). — Гораций. Оды, III, 29, 13сл.
27.
…Платон в «Горгии» определяет… — Платон. Горгий, 484 d.
Вот почему поэты изображают, будто Юпитер в своих любовных похождениях принимал различные обличия; и из всех любовных историй, которые ему приписываются, есть, мне кажется, только одна, где он выступает во всем своем царственном величии.
Но вернемся к Гиерону. Он также свидетельствует и о том, какие неудобства приходится испытывать от царской власти не позволяющей ему свободно путешествовать и вынуждающей его, подобно пленнику, оставаться в пределах своей страны, и о том, что во всех своих действиях он подвергается самым досадным стеснениям. И по правде сказать, видя, как наши короли сидят совсем одни за столом, а кругом толпится столько посторонних, которые глазеют на них и судачат, я часто испытываю больше жалости, чем зависти.