Оракул
Шрифт:
– Живы, братва? – кричу им в люк. – Чего приуныли?
Глаза поднимают, а в глазах – слезы стоят.
– Что с вами, орлы боевые?
– Да вот командира нашего убило… Такой парень был!
– Эге, плохи дела, стало быть? А давайте я буду у вас за командира!
Прыгаю в танк, сажусь на командирское место и командую:
– Вперед, братва, дуй полным! По позициям неприятеля огонь!!!
И веду их прямиком туда, где у немцев оборона послабже. Пролетели мы через ров, через минное поле, через заграждение, по пулеметным гнездам, с яруса на ярус скачем.
Харитон умолк: почтовый вагон был прицеплен в самом конце поезда и его сильно мотало. Было слышно, как по-лошадиному всхрапывает во сне Нихиль и шуршат от толчков фронтовые письма.
В Белоруссии состав подолгу простаивал на полустанках. В Столбцах Гурехин пропал. Уже был дан сигнал к оправлению, когда Харитон разглядел его на крыше сгоревшего сарая. Гурехин, пользуясь минутой, смастерил скворечник из футляра от немецкого противогаза, проделал сбоку треугольную дырку и теперь прикручивал свое творение к обгорелой березе. Вопли и выстрелы согнали Гурехина с крыши, и он долго бежал за поездом, прежде чем Харитон сумел втащить его на платформу.
– Загадочный вы для меня человек, – выговаривал спасенному Харитон. – Вот не пойму я, дурак вы или умный, но чувствую, что человек рядом хороший и с вами бы я в дело пошел. А вот сопровождающий ваш – та еще морда… – Харитон замялся, не решаясь высказаться до конца.
– Да такой же я человек, как все, Харитон. Только природу жалею и этим от многих отличаюсь. Слушаю ее, смотрю и, поверишь ли, Бога вижу.
– Нетути нигде вашего Бога, капитан Гурехин. Пустое балакаете, – обиделся Харитон. – Я вот, к примеру, совсем без Бога живу. Хотите загадку загану:
Два раза родился
Ни разу не крестился,
А про него говорится,
Что его даже черт боится!
– Это ты, что ли, Харитон?
– Петух это, голова садовая!
– Ладно, Харитон, я тебе тоже загадку загану. Ты, к примеру, молоко пил?
– Ну, пил.
– А масло видел в нем?
– Нет.
– Вот так же и Бог рассеян в природе. Для меня, Харитон, в мире нет ничего неживого, а все живое – Бог.
– Странное толкуете, какое-то не наше и вражеское даже.
– Да я и есть тот самый «враг», – с улыбкой сознался Гурехин.
Через Брест и Польшу поезд шел без остановок, оглашая станции ревом и свистом. На Франкфуртский плацдарм они прибыли на следующий день, и все трое поступили в распоряжение фронтового отдела войсковой разведки.
В Магдебург решено было прорываться на самоходной артиллерийской установке САУ-152 образца 1943 года, в просторечии «Сашке». Расстояние марша было ограничено количеством соляра, которое мог взять с собой экипаж, бак на триста литров горючки
– Экипаж у «Сашки» почти вдвое больше, чем у танка – аж шесть человек; правда, скорость невелика, но лоб крепкий – противотанковая не возьмет, – агитировал за «боевую подругу» Харитон. – Разве, что из миномета жахнут, так «Сашка» из огня вынесет, как есть умнющая стерва! – с чувством говорил он, оглаживая броню самоходки.
Будущий командир танка тотчас же пропал в гараже. Вместе с ремонтниками он заливал масло и газойль в баки на бортах и смазывал ходовую часть. Оказалось, что он влюблен в «Сашку» аж с Курской дуги.
Самоходку я любил, в лес гулять ее водил,
От такого романа роща вся поломана!
Дребезжал в гараже знакомый тенорок.
– Изголодался, фраерок, – подмигнул Гурехину пожилой механик, мобилизованный на фронт по тюремной амнистии.
Тем же вечером Харитон был замечен с большим букетом черемухи.
– Уж не к самоходке ли спешит ваш Санчо Панса? – ехидно поинтересовался Нихиль.
Он почти не отходил от Гурехина и лишь поздним вечером, когда сопровождающий уходил на доклад, Гурехин ненадолго исчезал из расположения части.
Сегодня в оттопыренных карманах его френча лежал хлеб, тщательно завернутый в вощеную бумагу, и узкий брусок сала, а в кармане галифе подпрыгивала фляжка с молоком.
На пороге крайнего блиндажа белел приметный букет черемухи. Цветы стояли в стреляной гильзе от фаустпатрона. На «завалинке» рядом с блиндажом собрались все свободные от нарядов бойцы.
– Ох люблю разведку! М-м-мамочки мои! Все отдам! – рассказывал некрасивый солдатик в широченных галифе и гимнастерке с расстегнутым воротом. Он залихватски сплюнул и затушил окурок о подошву сапога.
– Женька, расскажи, как фрица задавила? – подначил кто-то из бойцов.
Гурехин остановился, во все глаза разглядывая солдатика. Это была легендарная Женька, настоящая сорвиголова, в одиночку приводившая здоровенных языков.
– Ну слухай, хлопчик, – согласилась явно польщенная Женька. – На Украине дело было, на освобожденной территории. Заходим в хату. «Тетка, – спрашиваю у хозяйки, – немец е?» А она меня за парня приняла:
– Нету, желанный мой, нету…
А на печи лежит немец в одном белье и по-русски калякает:
– Это рус!!! Немец нет!
«Ах ты, гад!!!» – тут я ему мозги по стене и размазала…
Бойцы хохотали, а Женька уже слюнявила новую самокрутку. Вся она была слеплена из острых углов и даже подстрижена под мальчика с коротким потным чубчиком на темени. Она и вправду выглядела коренастым некрасивым солдатиком с мужской привычкой курить, держа при этом руки в карманах, ругаться на чем свет стоит и пить спирт из фляги. Бритый затылок и галифе обманули бы кого угодно, и только несколько крупные бедра выдавали в ней женщину.