Оранжерейный цветок
Шрифт:
Мою маму звали Сара Хэйл.
Моего отца — Джонатан Хэйл.
Я же был ничьим сыном.
После того, как мне раскрыли правду, мой отец всегда поднимал тему о Лорене. Он всегда задавал один и тот же гребаный вопрос, и сегодня у меня не было желания его слышать.
Он махнул рукой, в которой держал стакан.
— Почему ты стал таким слабаком?
У меня стали раздуваться ноздри. Я не мог поверить, что в девять лет я считал его чертовски крутым. Он вел себя так, как будто мы были близки, и позволял мне пить виски из его стакана. Отец и
— Я попал в аварию, — внезапно сказал я ему.
Он поперхнулся скотчем и откашлялся.
— Чего? — он сердито посмотрел. — Почему я слышу об этом только сейчас?
Я пожал плечами: — Спроси у мамы.
— Эта сука...
— Эй, — я его перебиваю, мои глаза горят. Я пиздец как устал слышать, как он ее унижает. Я чертовски устал слышать гадости, которые говорит про него моя мать. Я просто хочу, чтобы они оба прекратили. Они развелись, когда мне не было еще и года. Когда они уже прекратят враждовать?
Он закатил глаза, но посмотрел на меня уже серьезным, обеспокоенным взглядом. Если в груди Джонатана Хэйла и было сердце, то оно, блять, было уже заспиртовано.
— Что произошло?
— Я въехал в почтовый ящик соседа, — я вообще не помню, как я добрался домой. Видимо, я четыре раза проехал на красный. Я блять сбил забор. Я буквально потерял сознание за рулем и проснулся только, когда я во что-то врезался.
Нет, я не ехал домой с гребаной вечеринки.
Я напился в одиночку на футбольном поле школы, где учился Лорен. Я чертовски ненавидел Академию Далтон. Я был вынужден ходить в частную школу Мейбелвуд, которая находилась в часе езды от моего дома, потому что моей матери не хотелось, чтобы я видел лицо Лорена каждый гребаный день. Плюс ко всему, так никто не мог узнать, что я ее сын.
Так, Лорен ходил в ближайшую школу, туда где я должен был учиться, в то время как я был выброшен и забыт.
И я чертовски ненавидел Ло. Я, блядь, ненавидел его всеми клетками своего гребаного тела. И моя мама приложила немалые усилия, чтобы разжечь этот гнев внутри меня. Она постоянно говорила: «Твой самовлюбленный брат купается в наших деньгах. Если не хочешь в жизни чего-то добиться, то, конечно, тебе стоит общаться с этим паршивцем, сыном Джонатана Хэйла».
Я кивал и думал: Да, вот ублюдок.
Дни проходили, и я начинал все подвергать сомнению.
Может быть, мне следует с ним познакомиться.
Может, мне стоит поговорить с ним.
Но он же избалованный богатенький мальчишка.
Как и я.
Нет, не как ты.
Он не заботится ни о чем, кроме самого себя.
Как и я.
Нет, не как ты.
Он пьющий неудачник.
Как и я.
Вчера я думал о том, чтобы поехать к маме и
«Ты слышал, Лорена Хэйла отстранили от школы за то, что тот пропустил слишком много занятий», — спрашивала она меня с бешеным блеском в глазах. Его неудача означала неудачу Джонатана. А для нее это было равносильно гребаному успеху.
Но я ничего не мог сказать. Кто я такой, чтобы говорить женщине забыть о подобном? Ей изменили. Она могла злиться сколько угодно, но мне же пришлось наблюдать, как эта ненависть съедала ее изнутри почти два десятилетия. Ее боль была несправедлива. Моя мать была так одинока.
Но глубоко внутри, я просто желал, чтобы мама, наконец, смогла отпустить эту ситуацию, а следом за ней и я.
Так что да. Мой отец, блять разрушил мою маму. И, возможно, если бы она была сильнее, она смогла бы двигаться дальше. А может быть, если бы я был сыном получше, я мог бы помочь ей.
Я проезжал мимо Далтона, и меня охватила сильнейшая ярость. Потому что в Мейбелвуде никто не знал настоящего меня. Они видели Райка, блядь, Мэдоуза, звезду американской легкой атлетики, отличника, и парня, которого каждый второй день оставляли после школы за использование матерных слов.
По документам Лорен имел обоих родителей, моих родителей.
У него была их фамилия.
У него было наследство в миллиард долларов.
Я даже не знал, как много они ему рассказали — знал ли он вообще обо мне. Я старался не зацикливаться на этом. Я все не мог смириться с тем, что он украл у меня моих родителей. Единственное, что было у меня — крики и вопли о сложном разводе. Я был настоящим гребаным ребенком Джонатана и Сары Хэйл.
Так какого же хрена я должен был притворяться незаконнорожденным ублюдком? Почему у Лорена была та жизнь, которая предназначалась мне?
На поле я залпом выпил бутылку виски. Алкоголь обжег все тело. Я разбил бутылку о стойку ворот, надеясь, что Лорен футболист, надеясь, что стекло порежет его гребаные ноги, так, чтобы каждый раз, когда он будет чувствовать боль, это было моих рук дело.
А на следующее утро я проснулся после того, как выпив чертовски много алкоголя, чуть не убил себя и всех, кто мог попасть под мою машину. Внутри меня похолодало. Все внутри меня умерло. Мне не хотелось быть таким человеком. И я дал обещание самому себе. Ни мой отец, ни мой сводный брат не смогут меня уничтожить. Ни даже моя мать. Я собирался взять себя в руки.
Я собирался продолжать бегать.
Я собирался поступить в университет.
Обрести свой покой.
Пошли они. Все. На хуй.
Мой отец расслабился.
— Почтовый ящик — не так уж и серьезно. Твой брат делал вещи и похуже, — он покачал головой, вспоминая всё, что делал его сын. А потом его глаза метнулись ко мне, и я знал что за вопрос сейчас прозвучит. — Ты хочешь с ним встретиться?
Я открыл рот, но он меня перебил:
— Прежде чем ты скажешь «нет», выслушай меня. У него в жизни все совсем по-другому, не как у тебя...