Оранжевая история

Делиани Лиана

— Поговорим.

Он садится на кровати и помогает мне приподнять подушку, чтобы я могла опереться спиной.

— Пипс, я не думал, что ты воспринимаешь все это так. Обычно женщины безошибочно умеют оценить степень мужской заинтересованности, — он усмехается краем рта. — Но не ты. Тебе нужно написать на лбу большими буквами. Я люблю тебя. И хотя, я знаю, ты считаешь, все юристы постоянно лгут, в этом ты можешь мне поверить. Ну, сама подумай, какой корыстный интерес у меня сейчас может быть?

Я прячу улыбку, но краем глаза замечаю, что он тоже улыбается.

— Наверное, я должен был сказать

тебе это раньше, — продолжает он уже серьезно, — но я не мог, пока сам не принял мои чувства к тебе как свершившийся факт. Знаешь, это пугает — такая сильная зависимость от другого человека, от женщины. Я пробовал ее разорвать — не раз и не с одной девушкой. И снова приезжал к тебе, в расчете, что когда-нибудь мне это надоест. А потом ты исчезла на три месяца, и пережить их оказалось сложнее, чем я думал. Это напугало меня, и когда я вернулся в Сидней после нашей ссоры, я подумал — пора с этим кончать. Сначала было легко, я был очень зол на тебя, потом утвердили мое назначение, и мне казалось, что все отлично, я справляюсь. А когда стало хреново, я вдруг поехал пьяный на пляж — до сих пор удивляюсь, как по дороге не свернул себе шею… Но самое странное в том, что ты оказалась рядом — и выяснилось, что все не так плохо, что я могу смотреть на это другими глазами. Причина в тебе, я понял это тем вечером, когда мы гуляли по Сиднею, помнишь? — он смотрит на меня, и я киваю.

— Что касается Виктории, то мы с ней встречались время от времени, но я не ожидал, что она явится домой, потому что, во-первых, Керолайн… в общем, она решила, что раз Керолайн переехала, мы можем встречаться у меня, а во-вторых, я не дал ей понять, что наши отношения окончены, потому что последний раз виделся с ней еще до того, как мы с тобой помирились. Я не знаю, что она наговорила тебе, но когда она приехала, я только что вернулся с пробежки. Она рассчитывала на совместный вечер, но когда поняла, что ничего не получится, попросила отвезти ее. Я принял душ, переоделся, отвез ее домой и больше не видел, по крайней мере, до этой минуты. За что мне хочется ее убить — так это за то, что она ни словом не обмолвилась о твоем визите.

Он немного помолчал, словно взвешивая свои слова. Потом добавил:

— Кажется, это все по первому пункту. Если у тебя есть вопросы, спрашивай.

Я покачала головой.

— Теперь моя очередь. По второму пункту. Питер, я честно хотела тебе сказать. Еще в Сиднее, пока не увидела эту твою… Викторию. Ох, нет… Я вру. Я не была уверена, что скажу тебе вот так, сразу. Дело в том, что, теоретически, это может быть ребенок Дэниэла. Я встречалась с ним потому, что хотела ребенка. Я рожу его, чей бы он ни был, это мое решение. Ты ничего не обязан делать, просто ты сказал, что имеешь право знать, и поэтому… я собиралась тебе сказать.

Мы оба надолго замолкаем. Потом Питер говорит:

— Можно, я попрошу тебя об одолжении? Когда ребенок родится, ты позволишь мне сделать анализ ДНК?

— Да, конечно.

— Сколько уже?

Моя рука непроизвольно ложится на живот.

— Десять недель.

— В первый раз, у тебя ведь что-то пошло не так, да? Это может повториться?

— Надеюсь, что нет. Но я должна быть очень осторожной. И я этого очень боюсь.

Какое-то время мы оба молчим. Питер берет меня за руку,

переплетая мои пальцы со своими в крепком пожатии.

— По третьему пункту. Пипс, чей бы это ни был ребенок, и чем бы это все не закончилось для тебя и для меня, я хочу, чтобы мы были вместе. Знаю, я — не подарок, да и ты — та еще штучка, — усмехается он, подняв на меня глаза, — но, похоже, вместе нам лучше, чем порознь.

У меня на глаза наворачиваются слезы.

— Эй, только не вздумай опять плакать, — полуиспуганно-полушутливо произносит Питер.

— Я никогда не надеялась услышать от тебя что-то подобное, — чтобы взять себя в руки, я пытаюсь улыбнуться. — Помнишь, когда мы встретились, ты смотрел на меня, как на какое-то противное насекомое?

— Неправда. Просто меня взбесило то, что ты творила с машиной, — улыбается Питер в ответ.

— Но если бы кто-нибудь тогда сказал тебе, что мы будем вместе, ты бы хохотал до упаду.

— Да уж, ты не принадлежала к типу женщин, который мне нравится. Но не знаю, мне кажется, чем-то ты меня зацепила уже тогда.

— Ну да, щеткой.

— А вот щетку я тебе до сих пор не простил. Ты хоть понимаешь, чего могла меня лишить? И чего могла сама лишиться? — лукаво сощурив глаза, спрашивает он.

Я фыркаю от смеха, Питер, смеясь, подается вперед, и через секунду наши смеющиеся губы встречаются. Очень быстро поцелуй из игривого переходит в глубокий, зажигающий кровь. Рука Питера ложится мне на грудь, заставляя меня податься ей навстречу, но мгновение спустя я отчаянно выдыхаю:

— Питер, ох… мне нельзя.

— Черт, извини, — виновато произносит он, отстраняясь. — Прости, я совсем забыл.

И тут мне приходит в голову одна мысль.

— Ничего страшного, милый. Это не значит, что тебе нельзя, — игриво говорю я, опуская руку на пояс его брюк. — Ты ведь у нас не беременный…

Два дня спустя раздается звонок:

— С тобой говорит безработный, но свободный человек, лишенный на ближайшие пять лет права заниматься юридической практикой. Что скажешь, Пипс, ты меня примешь?

— Конечно, приму. Приезжай.

Полгода спустя…

Я открываю глаза. Тело невесомое и странно полое внутри. Я его почти не чувствую. Вокруг, кажется, тоже что-то изменилось. Я осматриваюсь, пытаясь понять. Стены и потолок те же, та же больничная кровать, те же датчики на руках. Обстановка вполне привычная — в этой сиднейской клинике я лежу уже целый месяц — последний месяц моей беременности. И тут я понимаю, в чем дело. Я вижу свои ноги. Мне ничего не мешает. Живота нет.

Я чуть-чуть поворачиваю голову, и в поле моего зрения попадает Питер. Он стоит, глубоко засунув руки в карманы брюк, и внимательно смотрит на детскую кроватку у завешенного окна. Что-то внутри нее поглощает все его внимание.

Я пытаюсь заговорить, но это неожиданно оказывается не так просто. Губы распухли, уголки рта болезненно реагируют на попытку произнести хоть слово.

— Я тоже хочу посмотреть, — голос звучит слабо и хрипло, будто перед этим я оборалась на рок-концерте. Впрочем, так и есть. Я орала, только не на рок-концерте, а во время родов.