Оранжевый цвет радуги

Завойчинская Милена

«Ужин прошел в крайне напряженной обстановке», — написали бы журналисты, если бы описывали его в прессе.

Ниокиры, закончив с едой, откланялись и ушли, прихватив Яшку, а мы с мужем остались сидеть за столом вдвоем.

— Алеся? — позвал он меня.

— Акир? — процедила я.

— Что-то не так? Ты злишься?

— Ну что ты? — ядовито ответила я. — У меня совсем нет поводов для злости. Ведь все замечательно. Шикарно!

—

Поясни! — Он откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.

— А зачем? Какой смысл что-то тебе пояснять? Ты ведь все решаешь сам. Как там было сказано? Будет так, а не иначе, потому что ты так сказал. И точка!

— И что в этом такого? — эта хвостатая сволочь подняла брови.

— Действительно! Что такого! Всего лишь снова обращаешься со мной, как будто я вещь! Даже твоя собственная мать заметила, что ты ведешь себя со мной так, словно я твоя рабыня. Хотя, что это я?! Я ведь и есть твоя рабыня! Не так ли? — Я резко отодвинула стул и встала.

— Алес-ся! — рявкнул Акир и тоже вскочил. — Да, я сказал, что тебе нельзя выходить одной. Что в этом такого?

— Что такого? Ты… Ты не мог со мной заранее это обсудить? Ты не мог сказать, что найдешь мне телохранителя, если это нужно по каким-то причинам? Но нет! Как же, нам же не до этого, не хватало еще время терять на разговоры с женой. Проще наорать на нее публично, не в первый раз, кстати. Унизить на глазах свекрови, показав, что с невесткой вообще можно не считаться, что она — никто.

— Не передергивай! Мама прекрасно все поняла. Для ниоки нормально — подчиняться старшему.

— Да иди ты к чертям собачьим! Или кошачьим… да хоть к каким-нибудь! — заорала я. Меня трясло от ярости. — Я — не ниоки и никогда ею не стану! Я — человек! И то, что для тебя нормально — для меня дикость! Мы уже обсуждали это, ты обещал! Ты говорил, что… А сам!

— Алеся! — Акир уперся руками в стол и уставился на меня.

А я… Схватила со стола тарелку и запустила в него. Промазала! Схватила другую и снова метнула. Почти попала, но командор отклонился, и вторая посудина просвистела мимо и разбилась где-то позади него. Меня накрыло состояние абсолютной невменяемости. Я так долго терпела, так старалась быть тихой, покладистой, хорошей девочкой. Которая не спорит, с благодарностью принимает все, что для нее делают, пытается подстроиться под окружаю среду и терпит, терпит, терпит… Но, вероятно, сегодня утром была последняя капля, которая перевесила чашу весов.

— Алеся! Ты что творишь, ненормальная! — выкрикнул муженек, пригибаясь от очередного фаянсового снаряда.

— Я?! — заорала я. — Объясняю тебе, коту бессовестному, что я не вещь! Не рабыня! Что со мной нельзя обращаться так!

Надо отдать должное командору. Он не пытался сбежать или скрутить меня и прекратить вандализм по отношению к сервизу. Этот гад… он смеялся, приседая и уворачиваясь от летевших в него предметов! И этот смех злил больше всего, доводя до совершенно неадекватного состояния. Посуда на столе закончилась, в ход пошли вилки и стаканы…

Комната

напоминала поле боя. Осколки, валяющиеся на полу столовые приборы, остатки еды и напитков… Акир в очередной раз присел, пропуская над головой соусницу.

— А-а-а-а! Ненавижу тебя! — выкрикнула я, ища взглядом, что еще можно бросить.

Оставалось только большое блюдо с остатками торта, который испекла на десерт Таори. Поднатужившись, я подхватила свой последний снаряд, примерилась и бросила его. И… Не иначе, как вмешательство божественных сил произошло, потому что я попала! Акир как раз выглянул из-под стола, воспользовавшись затишьем, чтобы проверить обстановку… И я попала в этого хвостатого шовиниста! А потом, глядя на то, как сползают кусочки бисквита с кремом по наглой зеленоглазой морде, истерически захохотала.

— Какая же ты все-таки! — сказал этот невыносимый тип, подцепил пальцем кусочек лакомства со лба и отправил в рот. Прожевал и тоже рассмеялся, только в отличие от меня весело. — Ну и темперамент у тебя!

— Довел! — отчеканила я, и устало опустилась на стул.

— Теперь поговорим? — Он сел напротив, даже не пытаясь стереть с лица крем.

— Говори, — разрешила я, рассматривая чумазое лицо дорогого супруга.

— Я боюсь за тебя. Просто боюсь. Пойми, дело не в том, что я не хочу дать тебе свободу и не в моем дурном характере. Я опасаюсь, что тебя снова украдут, что потеряю тебя. Ты моя жена, но на Керакато об этом не знают. Это не освещалось в прессе, для публики ты — красивая молодая девушка с удивительно редким цветом волос. За которой можно ухаживать. А вдруг ты еще для кого-нибудь кахэто? Похитят, и где я должен буду потом искать тебя? Пока мы не сыграем свадьбу по нашим обычаям, и об этом не объявят на всю планету, я тебя без охраны не выпущу даже на первый этаж этого здания.

— Помнится, на корабле ты меня уверял, что вся галактика в курсе, что я твоя жена. А теперь вдруг выясняется, что на твоей родной планете никто не в курсе. И как это понимать? Когда именно ты меня обманывал?

— Я не обманывал, — обиделся он. Вы посмотрите на него! Он еще и обижается, нелюдь! — По документам, которые регистрируются в галактическом Союзе, ты действительно моя жена. И кому надо, об этом знают. Но одно дело те, кто имеют доступ к информации и просматривают ее. А совсем другое — обычные обыватели здесь, на Керакато. И к тому же — ниоки, которые… Я пытаюсь тебя уберечь!

— Допустим, — кивнула я. — Но ты не мог мне это нормально сказать? Предупредить, объяснить?

— Мог, наверное. Но не думал, что мама захочет тебя куда-то тащить. Испугался, взбесился, когда вы стали спорить. Я ведь тоже не идеален.

— Да причем здесь мама?! Я же не могу все время сидеть в четырех стенах!

Мы помолчали. Я успокаивалась, Акиру тоже было о чем подумать.

— Ты действительно меня ненавидишь? — задал он вопрос спустя несколько минут.