Орда
Шрифт:
Я впервые вышел в город. Здешние обычаи меня весьма удивили. Из батюшкиных атласов и книг я искренне уверовал, что Тобольск – это один из губернских городов Российской империи. Однако на большинстве церковных куполов виднелись раскольничьи кресты. А на мечетях, которых в городе тоже было немало, – полумесяцы. Из них часто слышалось многократное «Алла-a!». По дороге мне встретилась только одна наша православная церковь и одна синагога.
Дома в Тобольске, в центральной его части, были построены из круглых бревен и в два этажа. Улицы в городе были широкие, но без тротуаров. Поэтому местные жители прогуливались прямо по обочинам. Здесь я не увидел ни одного городового,
– Вон княгиня Урусова покатила на санях, – махнул вслед улетающей тройке Митяй. – Надо бы и к ней заглянуть. Она тоже в родстве с Василием Афанасьевичем. Но сперва к Морозовым. Это его любимое пристанище. Потом к Хованским. А ежели и там горемыку не найдем, тогда к Урусовым.
– Постой-постой, дядя Митяй, – не выдержал я и спросил старого казака: – Так это же знаменитые фамилии бояр-старообрядцев. Их же всех в Сибирь выслали, на каторгу…
Митяй ухмыльнулся в бороду и ответил лукаво:
– Это у вас в антихристовой России – каторга, барчук. А у нас в Московии – Жизнь.
Я задумался над его словами и почти перестал смотреть по сторонам. Местные красотки мой взор не пленяли. Они все кутались в большие пуховые шали, как турчанки в паранджу. Даже богатые шубы, накинутые на бесформенные сарафаны, не вызывали во мне никаких особых симпатий.
Вдруг из-за угла выехал отряд всадников. Митяй остановился, как, впрочем, и остальные прохожие, снял с головы свой малахай и перекрестил конников крестным знамением.
– Ордынцы, – уважительно произнес он.
Но, увидев, что я остался в шапке, отпустил мне такой подзатыльник, что шапка сама слетела с моей головы.
– Люди на смерть идут. А ты?.. – казак безнадежно посмотрел на меня и повернулся вслед скачущему отряду.
Воинство это меня заинтересовало. У них не было никакой формы, единой амуниции, даже вооружены были всадники по-разному: кто – кривой татарской саблей, кто – копьем, кто – луком, а были даже такие, у седла которых болталась средневековая булава. Еще мне бросилось в глаза: отряд этот был разнородный. В императорской коннице тоже служили и черкесы, и татары, и запорожские, и изюмские казаки, только у нас каждые из иноверцев держались своего землячества, сколачивались в отдельную сотню или дивизию и подчинялись своему командиру. В тобольской коннице кого только не было: русские, татары, башкирцы, киргизцы. Еще пять-шесть народов, которых я никогда доселе не знал и назвать не решаюсь. На головах у них было черт те что: шлемы, каски, чалмы, папахи, малахаи… Интересные были у них и знамена. На одних – раскольничьи кресты, на других – звезды с полумесяцами, на третьих – христианские кресты, но обвитые полумесяцем. И иконы у них какие-то странные, старые, облезлые, и спаситель на них был изображен по-другому – он очень походил на татарина.
На центральной площади возле Кремля раскинулась ярмарка. Торговали
Толпа перед нами странным образом расступилась, образуя круг посередине. В центре его задами друг к дружке стояли две лошади. Между ними в снежной слякоти лежал голый человек. Его руки были привязаны веревками к седлу одного коня, а ноги – другого. На нем была одна лишь набедренная повязка, спереди обильно пропитанная кровью.
– Крест с окаянного снимите, – запричитала стоявшая рядом с нами старушка. – Не мог христианин такого злодейства учинить.
Один из стражников услышал бабкины слова, подскочил к несчастному и сдернул с него кержацкий серебряный крест, оборвав бечевку, на которой тот висел.
Вдруг по толпе прошел гул.
– Царица, царица, царица с царевичем! – зашептали собравшиеся.
И впрямь, взглянув на открывающиеся ворота Кремля, я увидел женщину в золотой парче, выходившую гордо и прямо. Она вела за руку мальчика в такой же позолоченной одежде. Их окружала толпа бояр и стражников. Пройдя на площадь, они поднялись на возвышение, где был установлен трон. Женщина величаво села, мальчик остался стоять, лишь прижался к трону.
Вперед вышел бородатый боярин в горностаевой шубе до пят и высоком тюрбане из не известного мне меха. Он развернул свиток и зачитал приговор:
– За трусость на поле брани, за оставление товарищей по оружию в беде по приказу Великой Царицы Устиньи Петровны и Царевича Павла Петровича приговорить казака Семена Колыванова к смерти через раздвоение лошадьми!
После слов боярина на площади установилась гробовая тишина. Ее разрезал свист хлыстов. Тяжелые коняги рванулись в разные стороны, раздался нечеловеческий вопль и хруст разрывающихся костей. В считанные секунды все было кончено. Толпа стала разбредаться. Женщины уходили, закрывая глаза краешками шалей. Мужики тоже старались не смотреть в сторону коней, мирно жующих сено. Царица с наследником спокойно спустились с возвышения и удалились в Кремль.
На этот раз Митяй не поскупился, взял стакан водки и мне. Мы выпили ее без закуски. В первом же доме, у бояр Морозовых, отыскали воеводу. Он спал на сеновале, потому что из дома хозяева его за дебош выперли. Мы легко привели его в чувство, сказав, что пора ехать. Надо отдать должное Василию Афанасьевичу – хмель с него слетел сразу. Он спросил только: ушел ли отряд? Митяй сказал, что ушел. После чего Асташев совсем успокоился и стал мурлыкать себе под нос какую-то не знакомую мне песню на непонятном языке.
Эта дебильная песенка, которую напевал хозяин дома, окончательно разбудила школьного учителя. К своему огромному удивлению он обнаружил себя лежащим на надувном матраце посередине просторной кухни Аксаковых. Андрей уже сидел за столом, потягивал «Хенекен» из запотевшей бутылки и мурлыкал этот уродский мотивчик.