Орден последней надежды. Тетралогия

Родионов Андрей

Пристально глянув на меня, Стефан кивает. Впереди маячит очередной монумент, их в Лондоне, похоже, специально ставят, чтобы собакам было чем заняться. Миновав памятник я делаю шаг влево, так, чтобы идущий сзади не видел меня, и одним прыжком взбираюсь на пьедестал. Прижимаюсь к неясной фигуре так плотно, что домкратом не расцепить. Ну вот и славно, пусть я могу видеть только то, что творится впереди, зато и сзади меня не разглядеть, хоть все глаза сломай. Спины моих спутников удаляются, еще несколько шагов, и Стефан с Мануэлем вовсе исчезают из виду.

Я жду, изо всех сил напрягая слух, но ничего не происходит.

Еле слышно пищат крысы, продолжая обычную ночную возню. Где-то мерно капает вода, тихо скрипит, проседая, стоящий по правую руку дом. Судя по скорбному виду фасада, где большая часть окон заложена кирпичом, возведено сие строение во времена Эдуарда III, а то и его папаши, незабвенного мужа "французской волчицы". А замурованы окна, я полагаю, вследствие печальной памяти нового указа о налоге на роскошь, коим ныне считается любое здание, чей фасад украшает количество окон, превышающее восемь. Ну и правильно, так их, хотят видеть солнечный свет – пусть открывают мошну, да пошире!

Я до рези вглядываюсь перед собой, но улица пуста, на границе видимости ее неспешно пересекает кошка. Движется обычным аллюром, низко наклонив голову. Итак – никого. Похоже, мне и в самом деле пора лечить нервы. Окрестности озаряются унылым светом, это вынырнула из-за туч умирающая луна. Я кидаю быстрый взгляд на небесную странницу, а когда опускаю глаза, мимо меня, с обоих сторон огибая памятник, неслышным шагом движутся какие-то люди. Трое справа, и двое слева, итого – пятеро.

На них прекрасно скрадывающие очертания широкие черные плащи с капюшонами, или что-то вроде. И на ногах одеты вовсе не башмаки с деревянными подошвами, и не сапоги с металлическими подковками на носке и каблуке, в каких щеголяют обычно добрые лондонцы. По булыжной мостовой пятерка идет совершенно бесшумно, и я как-то сразу понимаю, что это за нами. Больно хорошо они идут, мягко и в то же время уверенно. Упруго. Прошедшие мимо меня высокие широкоплечие мужчины движутся с грацией хищников, и оттого мне ужасно не хочется с ними связываться.

Я ожидал увидеть одного, много – двух соглядатаев, эти же не просто следят, куда мы направляемся, да с кем будем общаться. На поясах у пятерки в черных плащах висят мечи, а не какие-то там воровские дубины с мясницкими ножами. Похоже, эти люди состоят на государевой службе, очень уж уверенно идут. По-хозяйски.

А отсюда вывод совсем простой. Если государство о нас знает, но послало не стражников, а этих вот хватких ребят, то верно, кое-кто не желает огласки. Суд – это всегда такая морока, что порой власть предержащие желали бы обойтись без утомительных подробностей и ненужных разоблачений. Сложно ли прирезать тишком пару-тройку смутьянов, да прикопать где-нибудь на природе, под деревцами? Нет, отвечаю я себе.

А отсюда следующий вопрос: мне-то что делать? Поступить по умному значит подождать пару минут, и тихо исчезнуть, раствориться в ночном городе. Благо в кошельке на поясе звенит немного серебра, так что не пропаду. Ну а потом – в таинственный замок Барнстапл, где мне надо добыть доказательства измены нового фаворита короля. Это первый вариант.

Существует и второй: ввязаться в драку за малоизвестных мне людей, что борются и вовсе за неведомое дело. Правое, неправое – черт его знает. Ответ лежит на поверхности, а потому на мгновение я замираю, давая убийцам время уйти. Но тут же, словно черт под

руку толкнул, кляня в душе все на свете, а в первую очередь себя, болвана, я мягко спрыгиваю вниз.

Тихо идут те пятеро, но все внимание обращают вперед, где совсем рядом за пеленой тумана движется ничего не подозревающая цель. Настигнув последнего, я зажимаю его рот рукой, тяжелое лезвие кинжала, заточенное до бритвенной остроты, с легкостью рассекает горло. Я привычно удерживаю бьющееся в агонии тело, и тут, как гром с ясного неба, раздается оглушительный звон. Это прыгает по булыжной мостовой, и все никак не угомонится выпущенный из руки убитого меч. Да когда же он успел его выхватить? Четверо теней замирают на месте. Отпустив труп, и уже не заботясь о скрытности, я с громким криком прыгаю к ближайшему, занося над головой дубинку.

Кричу не для того чтобы запугать, с опытным противником такой фокус не пройдет, просто мне хочется привлечь внимание Стефана с Мануэлем. Грустно одному драться с четверыми, нутром чую, долго мне не продержаться. Противник выхватывает меч, зачерненное лезвие клинка не отбрасывает отблесков, и я обрушиваю тяжелую дубинку вниз, стараясь перебить ему руку. Что-то громко хрустит, и враг вскрикивает от боли, а выбитый клинок отлетает в сторону. И вместо одного противника, нянчащего сломанную руку, на меня бросаются сразу трое.

Запустив в одного из них дубинкой, я прыгаю назад, к мечу убитого мною воина, и в перекате ухитряюсь цапнуть рукоять. Ах, как славно, что в свое время мне преподали немало уроков боя на мечах. И как плохо, что у меня было так мало практики! Эффект неожиданности утрачен, и я отступаю шаг за шагом, понимая вполне отчетливо, что еще десяток шагов, и я или споткнусь и упаду, или меня прижмут спиной к стене дома, откуда и отступать будет некуда. Да где же эти чертовы Стефан с Мануэлем?

И они появляются, но совсем не оттуда, где я их ожидал. Они выныривают из какого-то переулка справа, в десяти шагах от меня, и с ходу включаются в бой. Кто хоть раз дрался по- настоящему, когда на кону стоит собственная жизнь, тот знает, как скоротечен бой. Когда я останавливаюсь, сердце колотит как сумасшедшее, в жилах бурлит адреналин, в грудь с сипом вбирается воздух.

Дрожат руки, вражеская кровь залила не только лезвие меча, но и рукоять, в ночной темноте она кажется черной, как деготь, и пахнет смертью. Помедлив, я наклоняюсь и вытираю лезвие клинка о плащ убитого противника. Стефан, склонившийся над одним из неподвижных тел, выпрямляется. Я толком не вижу его лица, голос спутника ровен:

– Мертв.

– Ну и славно, – отзываюсь я. И только тут замечаю, что кроме нас двоих в живых не осталось никого.

– А где Мануэль? – начинаю было я, и наконец до меня доходит, о ком идет речь, и что произошло.

– Пора идти, – говорит Стефан.

В доме напротив загораются огни, из распахнутого окна вывешивается человек в исподнем, морда со сна мятая, как тряпка. Проснувшийся щурит глазки, пытаясь разглядеть, что за непотребство происходит прямо под носом у честного англичанина.

– Да пошли же! – в голосе Стефана нетерпение.

– Бросим его тут? – спрашиваю я.

– Да.

Сверху громко, на всю улицу начинает голосить давешний тип в исподнем, призывая городскую стражу, и я вслед за Стефаном ныряю в узкий переулок, скорее даже щель, между домами.