Орден Скорпионов
Шрифт:
– Тогда тост, – объявил Дорсин, повернулся ко мне спиной и поднял свой бокал. – За месяцы планирования, дни и часы исполнения и за грядущую жизнь в богатстве!
Он с легкостью опрокинул содержимое бокала в себя, и орки последовали его примеру, а затем поставили посуду на стол. Кругом тихо, и стук бокала о дерево – единственный звук в этой комнате.
– Мы с братом заслужили разрешения поиграть с чем-нибудь сегодня вечером…
– Две вещи, – перебивает брата Гат, а затем издает странный звук, будто прочищает горло, и хмурится.
– Да, нам нужны две вещи, – исправляется
Я содрогаюсь при мысли о том, о чем они просят. Им дадут какую-нибудь девушку из комнаты с клетками? Или им позволят вырвать другую несчастную из ее жизни, похитить, как они похитили меня?
Я дергаюсь и звеню цепями, и взгляд голодных желтых глаз Эорна тут же устремляется на меня, а на кожистых губах медленно расплывается ухмылка. Гат снова издает тот же странный горловой звук, и Эорн с раздражением поворачивается к нему.
Я жду, что Гат попросит отдать меня ему или предложит какой-то свой вариант, о котором брат забыл попросить. Но вместо этого он хватается за горло, и я вижу, как во взгляде обоих орков клубится замешательство.
Тихий, задушенный хрип вырывается из глотки Гата, как будто он подавился или с трудом может набрать в грудь воздух. Я не понимаю, что с ним не так, а затем комнату оглашает злобное рычание, и я вскрикиваю.
– Что ты сделал? – рычит Эорн, когда Гат с грохотом валится на пол.
Он делает шаг к Дорсину, а затем его бешеные желтые глаза расширяются от ярости и шока, и он хватается за собственное горло. Я слежу за взглядом орка, который мечется между фейри и пустыми бокалами на столе.
– Ты жалкий предатель, – шипит Эорн и делает еще один неуверенный шаг к Дорсину. – Я… тебя… прикончу, – задыхается он, но угроза его бесполезна, как и он сам – орк без сил падает вслед за братом.
От удара гигантского тела по полу проходит вибрация, и я ощущаю ее своими коленями. К такому повороту событий я не была готова, я настолько ошеломлена, что не знаю, что и думать.
– Прикончишь меня? – с издевкой усмехнулся Дорсин. – Я оказался быстрее, безмозглый ты мешок с дерьмом, – огрызнулся он, а затем обошел стол и грациозно уселся на стул.
«Зачем ему убивать их?» – спрашиваю я себя, и этот бессмысленный вопрос падает в кучу себе подобных – я сомневаюсь, что найду ответы на них до того, как меня саму убьют.
Я оглядываюсь на двух орков, один бьется в конвульсиях, да так, что я слышу треск костей. Я молчу и надеюсь, что моя смерть не будет такой мучительной. Краем глаза я замечаю какое-то движение, и мою грудь тут же сжимает страх: я вижу Эорна. Он медленно ползет ко мне, его злобные желтые глаза устремлены на меня, изо рта течет красная пена.
Цепи позволяют мне отодвинуться на полметра, и я ползу, пока мое тело не прижимается к теплому камню. Я в ловушке, а орк все так же медленно приближается ко мне.
Я вжимаюсь в стену, пытаясь сделаться меньше, и игнорирую боль, что поднимается по моей спине, пока я вдавливаю обожженную кожу в каменную плиту позади меня. Я открываю рот, чтобы закричать, попросить
Но ничего не происходит.
Никто не пытается спасти меня от кошмара, что разворачивается в метре от меня.
И так же быстро, как началось, все заканчивается. Братья-орки затихают.
В комнате снова воцаряется тишина. Два громадных тела начинают таять, как свежий снег в пустыне. Секунда – они мертвые лежат на полу, еще секунда – и вот все, что от них осталось, – это густая, мутно-зеленая лужа, кожаные штаны и больше боевых ножей, чем я могу сосчитать, плавающих в вонючей светящейся жиже.
Я давлюсь, натягиваю горловину своей рваной и грязной ночной рубашки на рот и нос, пытаясь спрятаться от жуткой вони, поднимающейся от луж.
Дорсин выходит из-за стола и посыпает останки орков порошком – от них клубами валит оранжевый дым. Фейри отходит к дальней стене и отодвигает тяжелые складки гобелена, прибитого к камню. За ним обнаружилось большое окно; Дорсин открыл его и взмахнул рукой, в комнату ворвался поток свежего воздуха, стремительно утянувшего оранжевый дым в ночь.
Я наблюдаю за ним, широко раскрыв глаза. Ветер ведет себя так, как будто он – послушная пастушья собака, а не мощная дикая стихия. Это сравнение оседает в моем сознании, словно туман. Я видела нечто подобное и раньше. У Дорсина есть какая-то способность, я, хоть и с досадой, признаю ее, но не могу дать ей название. Даже не могу вспомнить, когда или где я видела, как могущественный фейри использует свой дар, но я точно знаю, что видела подобное.
Дорсин тихо стоит у окна, наблюдая за чем-то. Звезды дразнят меня, я вижу их за его плечом, и мне кажется, что я слышу их небесный зов, чувствую, как они подбадривают меня вырваться из этих цепей и сбежать от этого места подальше.
Лунный свет тянется ко мне, его невидимая ласка – бальзам на мою измученную страхом душу и раны, которые теперь украшают мое тело. Руки и плечи начинают чесаться – это заживают ожоги от железа.
Я тянусь через плечо, чтобы ощупать порезы на спине, и цепи, сковывающие мои запястья, звенят. Но под кончиками пальцев я чувствую лишь гладкую, неповрежденную кожу, и я хмурюсь в замешательстве.
– Я позволил тебе исцелиться, потому что ты нужна мне здоровой, – говорит Дорсин, и я перевожу взгляд на него. Он все еще стоит у открытого окна, но его жестокие голубые глаза теперь устремлены на меня. – Но твоя боль и покалеченное тело тоже могут сослужить мне хорошую службу. И я хочу, чтобы ты помнила об этом, пока мы… проводим время вместе. – Он отодвигается от окна и делает шаг ко мне.
Я все еще жмусь в углу, упираясь спиной в камень, и вытягиваю руки перед собой – будто смогу защититься, если он нападет.