Шрифт:
НИКОЛАЙ ЮТАНОВ
ОРДЕН СВЯТОГО ПОНЕДЕЛЬНИКА
В мастерской повествования любой эпизод
отбрасывает тень в будущее.
Хорхе Луис Борхес.
"Повествовательное искусство и магия"
Глава первая
Нам предстоит разговор о будущем.
Станислав Лем
Это случилось однажды под вечер. Мой живот, предназначенный исключительно для положения на алтарь науки, был выведен из строя теплым кефиром, который подавали сегодня в институтской столовой. Я лежал на кровати и безмерно маялся животом, как вдруг вспомнил, что завтра приезжает из командировки Стеллочка, а в соловецком кинотеатре уже третий день идет обещанная ей "Кавказская пленница". Будь здесь Витька Корнеев, он бы сообщил мне, что кино - это вырожденчество и маловажность,
Живот явно начал утихать. Я сел и принялся спешно обуваться. Еще успею прогнать пару тестов на центральном процессоре, да и задачка Кристобаля Хозевича Хунты висит: по адекватности моральных и физических пыток. Отдел Смысла Жизни скучать не дает.
Я попытался запихнуть пачку описаний в папку. На пятой попытке махнул рукой и сложил все в авоську. Сунул туда же два заначенных на завтрак бублика. И тут вспомнил. Аж зубы заломило от тоски.
"Товарищ Привалов, вам надлежит завтра явиться на подшефный рыбозавод. Дубелей не присылать. Там вход по пропускам. В таком вот аксепте. Машина по порубке селедочных голов не справляется, а сельдь народ недоедает.
– Модест Матвеевич Камноедов помолчал, глубокомысленно вздохнул.
– Вы ребята молодые, порубаете головы и свободны. Сбор в пять тридцать у проходной. Будет автобус".
Из-под двери в коридор запахло жареным луком и картошкой. То ли маги-соседи проголодались, то ли лимитные сестры-кикиморы к ужину электроплитку включили.
Впрочем, какие маги в общежитии - я посмотрел на часы - в восемь вечера? Я решил, что черт с ним, с утренним рыбозаводом. Как-нибудь отосплюсь, а вот пару часов потестировать линии не помешает. Заверну Володе Почкину его программу и немного позлорадствую: спрошу у Корнеева, заточил ли тот свой топор для рыбьих голов.
Я взялся за ручку двери, но тут же голос Федора Симеоновича Киврина ласково произнес над ухом: "Побольше т-тренировок, почтеннейший. Дерзайте, дерзайте". Я вздохнул: слуховая галлюцинация - работа Эдика Амперяна. Сделал он это по моей просьбе. Глас совести, как сказал Роман.
С трансгрессией у меня всегда было плохо. И вынесло меня явно в какой-то подвал. В подвале было темно, только на полу, словно экран осциллографа, светился спиральный узор. Похож он был на галактику с маленьким баром - чтото между SBb и SBc по классификации Ван ден Берга. Часть спирали закрывало пятно, типа темного пылевого мешка Конская Голова на нашем Млечном Пути. Создавалось впечатление, что смотрю я на все с одного из ближайших спутников искомой галактики. У меня даже дух захватило: а что если меня занесло на Инфляционный этаж? 06 этом этаже ходили самые дурные слухи. Явился он следствием работы в Институте старого немецкого мага Гейзена фон Берга.
Работал он еще при Петре Алексеевиче в государственном коште и был на ножах со всей Российской Академией. Был он одним из адептов Ордена Боевой (Оборонной) Магии, но по мелочам не разменивался, считая, что врага след поражать в каждой точке пространства-времени. А если враг все же не поразится, то на этот случай (считал Гейзен
После фон Берга остался принцип Всеобщей Инфляции как силы, формирующей Вселенную, и принцип неопределенности, при помощи которого всплывший из безвестности Гейзен фон Берг уже в XX веке пытался столкнуть современную науку в вакханалию квантовой механики и стохастической магии.
Именно в заброшенной лаборатории Инфляционной Магии, по легендам, хранятся - как следствие экспериментов над бесконечностью - тринадцать стаканов, в каждом из которых содержится своя вселенная, хоть одним параметром, но отличающаяся от нашей. И среди них, естественно, знаменитый тринадцатый стакан, куда слита вселенная без любви и дружбы. Где-то там же остался и Станок Небес с натянутой на его раме Возмущенной Матрицей Мироздания. И именно там, где причина никогда не вяжется со следствием, в магическом зеркале Лемуров, являющемся полом пещеры, замуровано мнимое изображение центра мира с разбегающимися галактиками.
Так что мой мандраж можно было понять. Но я решил не отвлекаться и приготовился к повторной трансгрессии, как вдруг увидел девушку, идущую по спирали галактики от края к центру. Шла она напряженно, словно канатоходец по канату, резко вышагивая и не останавливаясь. У ног ее при каждом движении вспыхивали костерки, в свете которых можно было разглядеть ее лицо: то сосредоточенное, как у вечной отличницы, то расплывающееся в счастливой улыбке бесшабашного двоечника. Любопытнейшая девица в одежде из мушкетерского фильма.
Не сразу я обратил внимание, что за идущей дамой наблюдали еще двое молодых ребят. Один - высокий, породистый; другой - низенький, с лицом умного второклассника. Оба - лет тридцати-тридцати пяти, явно из того же театра, что и девица.
И тут девица захохотала и начала трансформацию. Пара шагов - и она стала дамой в длинном парадном платье со шлейфом, еще пара - словно ее облик вылепил сам Сидур на пару с безумным бетонщиком, то она уже шла небрежной походкой юного пионера - в шортах, белой рубашке и красном галстуке. Перед самым исходом спирали хохот девицы уже заполнял все пространство зала. Детское личико вытянулось в козлиную клыкастую морду, изогнулись рога, мохнатые руки вскинулись в победном жесте. Странная девушка шагнула в балдж запечатанной галактики, выкрикнула что-то хриплым басом и исчезла в снопе искр и света.
М-да. Слава старика Мерлина явно кому-то не давала покоя.
Ребята напротив сердито покивали головами. Судя по всему, девушка от них ускользнула. Высокий в расстроенных чувствах ухватился за рукоять то ли меча, то ли шпаги у пояса на перевязи. Низенький презрительно сплюнул. Они развернулись и двинули в дальний конец зала к винтовой лестнице, едва видной в свете факела... Факел! У меня закралось подозрение, что трансгрессировался я даже не в лабораторию фон Берга, а вообще черт знает куда.
– Ребята!
– закричал я и, размахивая авоськой, кинулся через зал.
Один из бубликов вырвался из сетки и улетел в темноту.
– Постойте! Какой это этаж?
Но они меня, похоже, не слышали.
Я наступил на рукав нарисованной галактики, и меня, как ту девушку, потянуло по ниточке к центру. Хуже того, я понял, что идти могу только по рисунку, да и то это было непросто. Похоже, рисунок обладал свойствами легендарной композитной пентаграммы, заключавшей в себе не самих людей, богов или демонов, а их поступки, мысли или - хоть это и звучит несколько схоластически - судьбу.