Орден Змей
Шрифт:
— Чтобы День мертвых удался! — сказал уже я, и меня начал душить смех. Я хохотал и не мог остановится. — Сжечь Зло! На костер его!
— Тихо! — Васька резко встряхнул меня за плечи, отчего меня прошибла сильнейшая боль в порубленном плече, и смех сам собой перешел в стон страдания.
— Теперь повязку поправлять! — возмутился Заморов, и отодвинул Старика. — Нельзя говорить про Ваню-мертвяка. Значит, нужно придумать, что мы будем рассказывать.
— Можно рассказать всё, как есть, но не упоминать про обращение, — предложил Васька.
— Хорошо. Но откуда тогда у меня эта
— Может, задел по касательной, когда мертвяка рубил? — предположил Васька.
— Можно сказать, что Ванька разодрался о прутья клетки, когда зомбак за ним гонялся, — предложил Генка.
На этом и порешили. Та какофония звуков, которая раздавалась во время наезда ямщика на толпу, стихла. Но всё равно из-за полога шатра слышались стоны и крики страдающих людей, какой-то неясный гомон, плач, команды полицейских, ржание лошадей, треск догорающего костра. Тут одна мысль поразила мой мозг. Я оглянулся и нашел глазами брошенную на землю шашку, подошел и поднял левой здоровой рукой.
Вдруг полог около клетки отодвинулся и внутрь заглянул обеспокоенный отец Спиридон. Его взгляд упал сначала на разорванную клетку, потом на лежащего мертвяка, потом на нас, стоящих поодаль, и на шашку в моих руках.
— Все живы, — констатировал священник и, указывая глазами на шашку в моих руках, спросил, — ты его прикончил?
— Нет, это Васька прибежал. Иначе бы этот сожрал меня, — хрипло ответил я, а друзья закивали, — а это я о клетку порезался, — указал на плечо.
— Слава Богу, — облегченно произнес батюшка и перекрестился, что повторили Васька с Генкой, а я лишь дернулся, чтобы тоже совершить крестное знамение, но правая рука болела, а левая была занята шашкой, к тому же я не знал, можно ли мне креститься левой.
— Пойдемте, — махнул нам нам священник, призывая выходить из-под навеса, — хотя… Лучше пока не надо. Там…
Мое сердце провалилось куда-то вниз. Я вспомнил, как лошади неслись прямо на толпу, в которой находились мои родители и сестра. А эта шашка — я понял, что это полицейская шашка отца, которая красовалась на его поясе, когда мы шли сегодня на площадь. Она болталась и позвякивала при каждом шаге, а я с гордостью видел, с какой завистью встречные пацаны смотрят и на шашку, и на всю парадную форму моего отца. Что с ним? Что с мамой? А сестра? При мысли о Машке, такой волшебной в праздничном наряде — «точно кукла ломокненская», умилялись мещанки — у меня защемило сердце.
Посмотрел еще раз на мрачного священника, на опустивших головы друзей, и всё понял. Из моих глаз полились непрошеные слезы. Где стоял, опустился на колени, прикоснулся головой к земле, а сжавшиеся кулаки, в одном из которых была шашка, стали долбить по земле, не чувствуя боли. Мой хриплый крик походил на рычание мертвяка, и сам я жалел, что не стал жертвой зомби или шашки от руки Васьки.
— Кто это был? — прорычал я.
— Ваня, тебе нужно встать, — подошедший священник попытался поднять меня.
— Кто этот ямщик? Как его зовут?
— Его уже схватили, он был пьян, — ответил Спиридон, — над ним будет суд. Его отправят на каторгу!
— Я хочу убить его! Прямо сейчас, — я резко встал,
Я хотел убить это чудовище, проткнуть ему сердце, перерезать горло, я хотел уничтожить это пьяное отродье, я хотел отрезать ему язык, чтобы больше никогда не слышать «Царствуй на славу…», хотел выколоть ему глаза. Я жаждал сожрать его маленький тупой мозг, поглотить его сердце, выпить его душу, обгладать все кости его поганого тела. А потом взобраться на костер и сгореть в очищающем пламени Дня мертвых.
Хриплый крик вырывался из моей глотки, а руки сковывало льдом, лишая их подвижности, но наполняя силой. Я отбросил ненужную железяку, зачем-то зажатую в левой руке. Мне не нужно ничего, кроме собственной ненависти и жажды, чтобы покарать ублюдка, убившего мою семью. Но тут я почувствовал резкую боль в затылке от удара и свалился вперед, к такому желанному выходу наружу, а сознание покинуло меня.
Глава 7
Гробы и подземелья
Ормар понимал, что только вбитые на подкорку рефлексы Эйнара — беспрекословно следовать приказам наставников и командиров — спасли его от неминуемой гибели. Его способность к превращению, спасшая обоих мальчишек во время схватки с мертвяком на арене, тем не менее чуть не привела его самого к смерти. Если бы он просто сражался обычным оружием, во владении которым не уступал никому из своих сверстников, то всё могло пройти гораздо проще, без этих излишних рисков и прохождения по краю.
Наблюдая за Ормаром, проживая его-мои мысли и чувства, я соглашался с ним, и вспоминал собственное сражение с мертвяком, рвущимся из клетки. Надо было просто выйти из-под навеса, найти оружие или даже позвать любого полицейского, а на крайний случай пусть даже отца Спиридона, и с ними вместе быстро разделаться с первенцем-зомби. Вместо этого я решил, что сам со всем справлюсь, и что времени у меня нет. А тем временем мертвяк еще добрых несколько минут пытался разогнуть и сломать клетку, давая мне возможность превратиться в ему подобного и потерять разум, да еще и получить удар шашкой.
Со своими сомнениями Ормар обратился к мастеру Олафу — широченному мужику с повязкой на одном глазу и без левой руки. Когда-то он был воином со слабо выраженной способностью к ускорению, но его дар не дал ему преимуществ в бою с нечистью у Белой реки. Мертвяки смогли окружить его, и уже начали пожирать, отчаянно отбивающегося, когда подоспевшие братья-воины выручили его.
Небольшой отряд пробивался к своим, единственный целитель среди воинов был убит, поэтому руку и глаз не смогли восстановить: время было упущено. С тех пор Олаф был поставлен на первичное развитие и контроль способностей у младших учеников. Тут требовалось минимум знаний и мастерства, и максимум дисциплины, что старый воин умел обеспечить.