Орден Змей
Шрифт:
Пропустив очередной удар когтистой лапой, Ормар, не выдержав, опустился на одно колено. И так не самый высокий, теперь он целиком находился под лавиной мертвяков. Стало ясно, что это конец. Но отчаянное стремление жить подсказало ему выход, на который раньше он никогда бы не решился. Собрав остатки мужества и внимания, Ормар представил простор полета. Мгновение, другое — и волна зомби над Ормаром обвалилась вниз, а юркий сокол, окровавленный и израненный, чудом найдя щель в непроходимой толпе, взмыл вверх, к солнцу.
Глава 26
Ритуал несчастного случая
«Ритуал несчастного случая означает,
С тех пор, как я лежал под яблоней в заброшенном кремлевском саду и впервые осознал, что именно два кота выкрали в доме бабы Нюры, прошло два года. Удивительно, но за это время мало что поменялось. Мы так и не поняли, узнала ли старушка про налет на ее дом и пропажу документов. По крайней мере, в ее отношении к нам ничего не изменилось.
Мы так и продолжали собираться у нее в подземелье — сначала, чтобы не вызывать подозрений неожиданным прекращением наших тренировок, а потом уже по привычке. Хотя, конечно, было тяжело делать вид, что всё хорошо и ничего не произошло.
Наблюдая за бабой Нюрой в церкви, я также не замечал никаких перемен в ее поведении. Она всё также посещала почти каждую службу, особенно в посты, всё также профессионально плакала над усопшими. У меня даже начали закрадываться сомнения, а имеет ли она отношение к этому ужасному ритуалу. Может, просто бумаги у нее лежали в доме, что же с того?
Внешне, казалось, она совершенно не переменилась с того памятного дня, когда меня цепанул на Смоква-реке первенец зомби. Но, может, в ее возрасте люди и вовсе не меняются или меняются очень медленно. Смущало, что как раз о ее возрасте я не имею ни малейшего представления. Ее брат — мы так и не узнали, старший или младший, умер в почтенном возрасте восьмидесяти пяти лет. Если принять условно, что баба Нюра ему плюс-минус ровесница, то сейчас ей должно быть больше ста лет. Выглядела он древней, конечно, но чтобы сто… Мы спорили на эту тему между собой и не могли сойтись во мнении.
Ритуал несчастного случая предполагал знакомство посвященного с его будущей жертвой и физический контакт между ними. Часть текста — сами магические формулы — были написаны на непонятно языке, мы решили, что на иврите, но могли и ошибаться. Человека следовало умертвить своими собственными руками любым способом по фантазии посвященного. Чем больше времени жертва не прожила, тем больше больше времени достанется посвященному.
Поэтому компания из аптекаря Юхневича, врача Золовского и полицейского пристава Клокова и занималась детьми. Мёрли они и без всякого их вмешательства аки мухи, так что заметить какую-то аномалию было практически невозможно, а времени жизни такие дети могли прибавить, надо думать, ох как много.
Что посвященными были именно эти трое, мы выяснили на практике. Когда я смог превращаться в кота, а затем, через год, и в ворона, то периодически следил за всеми тремя. Все тайно посещали дом Юхневича на Ломокненской улице, но достаточно редко, раз в несколько месяцев, и эти посещения порой совпадали с сезонными обострениями инфекций в городе.
После этого каждый из них пребывал в отменном настроении, был бодр и румян. Морщины разглаживались и люди казались помолодевшими. А вот в отношении бабы Нюры я такой закономерности не заметил. Казалось,
Что же мы делали все эти три года? Готовились. Вместе с Генкой во дворе Заморовского дома на Владимирской сделали надстройку над амбаром, где поселился раненый ворон по имени Никодим, подобранный мной у Смокварецкого моста. Сокол, к сожалению, был мне недоступен, и пришлось ограничиться тем, что есть. Но превращение в умную птицу отлично подходило для незаметной слежки за участниками Ритуала.
Мы тренировались, вместе с Шамоном развивали дары, учились, влюблялись. Вера стала настоящей Барышней и, замечу я, отличным стрелком. Теперь она вряд ли бы так промахнулась, как в тот памятный вечер, когда застрелила Казимира Юхневича. То, что именно застрелила, теперь не вызывало сомнений. Из Ритуала следовало, что его участники могут даже воскрешать друг друга, если с момента смерти прошло не более часа.
Вера стала центром нашего мужского сообщества. И Васька и Шамон были беззаветно влюблены в нее, она же, казалось, специально помыкала ими, не делая выбор ни в пользу рассудительного кузнеца, ни в пользу будущего обширного священника. Я тоже отдавал должное красоте Барышни, но не бегал за ней, аки собачонка. Один Генка остался совершенно равнодушен к девушке, расцветавшей с каждым днем.
Это могло бы меня порадовать — и так между нами был слишком уж хрупкий мир, всегда грозивший перерасти в грозную баталию, но час от часу не легче. Заморыш оказывал знаки внимания моей младшей сестре, Машке, которой было тринадцать. Вообще, между ними всегда была какая-то связь, еще с того памятного Дня мертвых. Тут я прекрасно понял Генку и его старшего брата, гонявших Франческо Демарко за ухаживания за Сашей.
Они, кстати, поженились и жили теперь в Ломокне — Франческо не смог оставить в одиночестве итальянского призрака Рикардо Виллу. В Успенском соборе при огромном стечение любопытствующего народа церемонию принятия православия проводил сам митрополит Московский и Ломокненский. И конечно, не обошлось без велеречивых словес о торжестве истинной веры. Франческо в церемонии назвали Фомой в честь апостола Фомы неверующего, а потом ставшего верным.
Стоял теплый апрельский день последнего года обучения, и я сидел за партой в гимназии, размышляя, когда стоит предпринять что-то с посвященными в Ритуал несчастного случая. Времени оставалось всё меньше: летом я поступаю в Московский университет на исторический факультет. Генка собирался тоже в Москву на техническую специальность. Шамон не собирался продолжать обучение и оставался при церкви в Ломокне. Вера с Васькой также оставались тут.
Мы всю голову сломали над тем, как нам быть Юхневичем и компанией — главной нечистью нашего города. Убивать их что ли? Но даже для меня, насмотревшегося в снах про Ормара на множество убийств вампиров и зомби, это было слишком. Одно дело настоящая нечисть, а другое — ужасные, но всё же люди. Генка, казалось, думал о том же самом.
В коридоре послышался шум, который отвлек учеников и учителя Загорского от урока истории. От сильнейшего толчка дверь распахнулась, с размаху ударившись о стену, и в комнату влетел всегда спокойный Васька. Сейчас же Старик, задыхаясь, оглядывал класс совершенно безумными глазами, не обращая внимания на обращавшегося к нему учителя. Я встал, но меня опередил вскочивший Заморыш: