Ордер на молодость(изд.1990)
Шрифт:
— Железный ты человек, — сказала мне в тот вечер жена. — Так-таки и не пожалел старика? Ничего не шевельнулось в груди?
Никогда не мог понять до конца женщин. Жена меня очень любит, очень! Любит и уважает. Не раз слышал от друзей, что за глаза она меня превозносит, даже вслух называет гением, это уж чересчур. Но в глаза говорит только о недостатках. Даже выискивает недостатки, придирается к мелочам. То ли ей нужно, чтобы я был безупречным, как солнце, то ли, наоборот, я давлю ее своим превосходством, хочется найти пятна на этом семейном светиле, что-то свое, независимое,
Что я ответил? То же, что и думал. Предпочитаю рубить сплеча, а не тянуть резину. Повторил, что проекты делаются не для архитекторов, а для жителей.
Учителю легче — жителям хуже.
На своем стоял.
Ну а потом была работа, работа и работа. Младшие считали и чертили, а я направлял. Направлял, подправлял, перечеркивал. Все использовал: и вдохновение первой минуты, и дотошную последовательную проверку, и выверенные решения старых мастеров, и незрелые попытки стажеров, и накатанные приемы опытных помощников.
Как вы знаете, мы успели. Привезли в Канберру листы и подрамники.
Расставил я свои, посмотрел ваши. И сказал себе: «Не обольщайся, не обольщайся, Нкрума, не успокаивайся!» Есть у тебя козыри, но есть и недостатки, не может не быть. Первый: оборотная сторона козыря. У тебя шире всех, но шире не значит глубже. Хуже того: твоя широта наведет на подозрение, что глубины у тебя нет. Значит, надо бы обратить внимание жюри, что и соперники твои не без греха: взяли узко, плоско, мелко, что они однобоки, однобоки, однобоки, упустили одно, другое, третье… пятое… пятисотое.
Возможно, мастер Ольгин, вы придерживаетесь других убеждении, считаете, что жюри виднее; там собраны самые мудрые, самые опытные, принципиальные и беспристрастные. Совершенно верно — собраны лучшие люди, но все же люди, со своими личными вкусами, пристрастиями, взглядами на главное и сверхглавное.
Ведь и вы все, мои уважаемые соперники, лучшие планировщики степной зоны, имеете свое мнение о сверхглавном. Для Альбы — новизна, для Гасана — сохранение природы, для Бебера — почтенная классика… не буду повторяться.
Так вот и мне надо было подсказать жюри, что ваше мнение, мягко говоря, неполное…
Как же я мог подсказывать? Ведь общаться-то мне с ними не полагалось. Однако в пояснительной записке, излагая задачи, поставленные в проекте, я мог написать, что мы — африканские архитекторы — противники голого рационализма, лишающего архитектуру эстетической ценности, намекая на прежние проекты Дэн Ши; что мы в такой же степени противники тоскливого однообразия, скучной приверженности одному-единственному стилю, имея в виду Бебера; что мы строим города для современного человека и, отдавая дань традициям, не имеем права оставлять его наедине с природой, игнорируя все достижения цивилизации (камень в огород Гасана), и что мы, с другой стороны, строя города для современного человека, не считаем возможным гадать, что понадобится его детям и внукам, а отцов и дедов всю жизнь держать во временном, кое-как оборудованном жилье, тоже наедине с природой в сущности.
Это против Альбы с его резиновым жильем у подножия резиновых
И так далее…
(Могу только догадываться, какие шпильки были заготовлены против меня. Нкрума не решился все-таки обижать меня в глаза, спрятался за невнятным «и так далее».)
С жюри мне не полагалось общаться, не полагалось критиковать соперников публично, но мог же я говорить о планировке вообще. Гондвандийские архитекторы попросили меня прочесть им доклад об опыте работы в африканском сахеле.
Кое-что я мог подсказать и тут. Я уже знал лозунг, брошенный Гасаном: «Гондванда была и будет Гондвандой». И знал, что это красивые слова, ничего более. Материк пустынный и материк со стомиллионным населением — не одно и то же. Что же касается архитектуры, у Гондванды не было собственных традиций, стиль был импортный, вывезенный из Европы, разбавленный американскими небоскребами. Но девизу Гасана надо было противопоставить другой, не менее броский. Я придумал: «Новый материк — любимое детище планеты». Девиз понравился, его подхватили, я увидел мои слова в газете. Говорят, их повторяли и на жюри при обсуждении.
Вот такие маленькие гирьки подбрасывал я на весы архитектурного правосудия.
Жена моя — домашний судья — хмурилась по поводу всех этих усилий. Ее послушать — и пояснительную записку не лиши. Выставил проект — и отойди в сторону, жди, скрестив руки, какой тебе вынесут приговор. Но если так рассуждать, тогда и перспективы рисовать не надо. Сделай план, дай колонки цифр — умные люди разберутся. Нет уж, тут я не согласен категорически. Себя надо подавать в наивыгоднейшем свете, подчеркивать достоинства, пальцем на них указывать.
Между прочим, и женщины все, моя жена тоже, два часа в день посвящают своей внешности: кожу лица разглаживают, платья примеривают, парики, прически, шляпки, туфельки; узит, толстит, бледнит, красит! Не стесняются выгодно подавать достоинства, недостатки тушевать.
Думается мне, что в этом нашем домашнем споре проявилось устаревшее отношение к конкурсу. Действительно, раньше, в XX веке, победитель конкурса награждался деньгами. Некрасиво было добиваться денег окольными путями. Но у нас же не о деньгах речь. Мы хотим получить увлекательную работу по проектированию материка. Мы уверены, что мы самые достойные. Словно школьники, мы тянем руки:
«Можно, я отвечу?» Заметьте наши руки, услышьте наши предложения, позвольте нам потрудиться, мы считаем, что лучше всех ответим. И сравниваются тут проекты, а не проектанты, поэтому спортивный подход неуместен, ни возраст, ни вес не играют роли, тяжелый или полутяжелый. Мы не борцы, мы артели. Лично я уверен, что наша африканская артель — самая работоспособная, и не намерен молчать, потупив глазки, как деревенская невеста на смотринах. Конкурс — это витрина, витрина будущего жилья в данном случае. Выставлены на выбор квартиры, скверы, силуэты, городские площадки, развязки, стоянки, озера и музеи.