Ордер на молодость(изд.1990)
Шрифт:
Я-то с профессиональным любопытством рассматривал, какую дочь сконструирует машина Наташе. Что-то не очень привлекательное получилось у двух красивых родителей. Тощая, бледная, узколицая и плоскогрудая, явно болезненная, с опущенной нижней губой, капризно-недовольной, Пожалуй, больше она была похожа на Геннадия, однако не лучшее унаследовала. Черты те же, но без одухотворенности.
— Мама, я не пойду на выпускной вечер, — тянула она. — Мне совершенно нечего одеть. У Таньки сапоги на шпильках, у Ольги сапоги на шпильках, у Наташки Длинной шпильки, у Наташки Колобок… Вообще одна я замухрышка. Не хочу быть
— Милочка, ты же знаешь, папе обязательно надо было съездить в Закавказье…
Девушка надувает губы:
— У других родителей дети на первом плане, а у нас все для папы, для одного папы.
— Милочка, ты же знаешь. — Наташа снова растягивает слова, выдержки набирается. — Ты же знаешь, что папа поехал не для забавы. Ему предложили работу, выгодную, хорошо оплачиваемую. Папа прилетает сегодня, и как только он прилетит…
Наташа на экране смолкла, прислушиваясь.
— Ну, вот и он, кажется…
Дверь распахнулась. Как пишется в пьесах: «Те же и Геннадий».
Совсем седой уже, с серым, помятым лицом, в помятом костюме. Впрочем, какие могут быть претензии? Сидел в самолете, сидел в автобусе — в дороге трудно сохранить свежесть.
Наташа кинулась к нему, чтобы помочь снять пиджак. Дочь молчала выжидательно.
— Ну, что уставилась? — сразу же огрызнулся Геннадий. — Сорвалось! Ни с чем я приехал, послал подальше этого прохвоста. Такой сладкий, такой любезный, все по ресторанам водит, угощает, льстит: «Вы такой знаменитый, на весь Союз знаменитый, у вас зоркий глаз, от вас ничего не укроется, помогите нам разоблачить этого Нигматуллина, нам от него житья нет. Ну, прочел я работу Нигматуллина, составил поля знаний. Действительно, есть у него ошибки; ошибки вечны и бесконечны, у самого господа бога полно ошибок. И труд моего заказчика прочел для сравнения: «Нечто к вопросу о предварительном уточнении формулировки значений». Небо и земля! Я ему говорю: «Давайте я лучше ваши ошибки укажу, исправлю кое-что». Лезет в бутылку: «А вы кто такой? Вы неспециалист, что вы понимаете в нашей специфике, как вы осмеливаетесь указывать мне?» Значит, в его специфике я ничего не понимаю, а ошибки его противника увижу. Неспециалист, но известный скандалист, искатель чужих блох. Помогаю тупицам придираться к способным людям. Помогаю развенчивать, помогу и оклеветать.
Наташа слушала с грустно-усталым видом, дочка — с кисло-презрительным.
— Значит, ты зря потратил деньги на поездку?
— Зря потратил деньги, зря потратил время! — Геннадий вскипел, не встретив сочувствия. — Говорил же я вам: не толкайте меня на случайный заработок. Деньги, деньги! Все денег вам не хватает.
— А обо мне ты совсем не думаешь? — сказала дочка.
— Думаю, думаю, только о вас и думаю. Вот о деле думать некогда.
И тут зазвонил телефон.
— Да-да! — закричал Геннадий. — Да, это именно я, специалист-скандалист, известный на весь Союз. Могу разоблачать, могу оклеветать. Кого вам надо оклеветать по дешевке?
— Гена, опомнись! — Наташа положила руку на рычаг. — Иди, полежи, отдохни с дороги. Мы тут сами разберемся с Милочкой.
Геннадий исчез; машина просто убрала его с экрана. В поле зрения остались мать с дочкой.
— Ну и как мы будем разбираться? — спросила дочь непреклонно. — Значит, плакал мой выпускной вечер?
Наташа
— Он мой муж, я люблю его и верна, — сказала она как бы про себя. — И не кусочек металла доказывает верность.
Экран погас.
У настоящей Наташи, той, что сидела рядом со мной, были растерянные глаза. Мне стало жалко девушку, и хотя утешать, оспаривая прогноз, в нашем Центре не полагается, я все же сказал ей:
— Жизнь, милая девушка, трудная вещь, и не все в ней распределено по справедливости. Радости и удовольствия скапливаются вначале, заботы и болезни — во второй половине. Когда прогнозируешь на десятки лет, волей-неволей углубляешься в старость. Обычно мы не заглядываем так далеко. Это долговременные планы вашего Геннадия увели нас на десятки лет.
— Все равно, продолжайте, — сказала Наташа твердо. — Я хочу знать окончательный результат.
Я подал очередную команду машине: «Еще десять лет спустя». Тридцать в общей сложности.
На этот раз появилась другая декорация: просторная, даже пустоватая комната. В центре ее красовался монументальный стол светлого дерева, вдоль стены простиралась так называемая стенка, тоже светлого дерева, с книгами в нарядных суперобложках я с погребцом, а в нем вина — редкие, судя во непривычной форме бутылок. В углу же на особой тумбочке красовался громаднейший глобус.
— Да это же кабинет Сережиного отца! — воскликнула Наташа, узнав глобус.
За массивным столом сидел массивный мужчина, с круглой, почти лысой головой и в круглых очках.
— А это кто? — спросила Наташа,
— Сергей, надо полагать, — ответил я без особой уверенности. — Отец его был бы много старше через тридцать лет, а незнакомого человека машина вряд ли посадила бы в эту комнату.
Предположение подтвердилось. На экране появилась расплывшаяся женщина в черном шелковом капоте с розовыми хризантемами, и она назвала массивного Сережей.
— Обед готов, — сказала она. — Ты же не любишь подогретого, Сережа.
— Сейчас, Наталья, через пять минуток, — отозвался Сергей. — Надо же принять эту женщину, она давно уже сидит в передней.
— В таком случае я удаляюсь, — сказала хозяйка ненатуральным голосом. — Когда профессор принимает женщину, жена может подождать.
Очень выразительный тон подобрала машина, я не мог не восхититься профессионально. Все было в этом тоне: и ущемленное самолюбие, и ирония, и застарелая ревность, уже не любовная, а экономическая, и привычная готовность мириться с обидой рада спокойной жизни в просторной квартире, ради стенки, гарнитура, розовых хризантем на капоте. Кимоно? Может быть, и кимоно, я не очень разбираюсь.
— Противную бабу выбрал Сережка, — поморщилась настоящая Наташа.
Она не заметила, что машина назвала ту женщину Натальей, как бы разыгрывала вариант Наташиной судьбы: Кот что будет с тобой, если ты по расчету выйдешь замуж за сына сегодняшнего владельца этого кабинета с глобусом, усядешься на его плечо. Пожалуй, эта Наталья не была точной копией ни живой Наташи, ни экранной жены Геннадия. Машина расщепила образ, как Стивенсон расщепил своего героя на доктора Джекилла — доброе начало и Хайда — скрытое в душе его зло.