Ордер на молодость(сборник)
Шрифт:
— У нашей Милочки больные ножки, — говорит она все тем же ровным голосом, с нарочитой медлительностью. Явно заставляет себя растягивать слова, чтобы не сорваться на крик. — Милочку надо везти в Евпаторию на полный сезон, и лучше ей ехать с мамой; всем детям лучше при своей маме. Но может ли мама бросить работу при таком гениальном отце? Мо-гу я бросить работу?! — Наташа кричит все-таки, срывается. Геннадий вскакивает с дивана:
— Ну хорошо, хорошо, лети все к чертям! Я напишу эту проклятую методичку.
Пойду в школу, буду, буду зарабатывать на твои разъезды, поезжай в Евпаторию, на Пицунду, на
Геннадий и в самом деле хватается за метлу, начинает сметать черновики в угол. Наташа с плачем обнимает его:
— Гена, прости меня, я так устала ждать, я просто устала. Но я потеряю еще, и Милочка потерпит, уедет в санаторий с группой. Едут же другие дети без мамы.
И Геннадий обнимает плачущую жену.
— Наташа, милая, я кругом виноват перед тобой, я чувствую, что обманул тебя. Но потерпи еще немного. Мне надо пять лет сосредоточенности, не пять — четыре года, даже три. Ну если ты будешь плакать, я выброшу все…
Наташа зажимает ему рот поцелуем.
«Еще десять лет», — заказываю я машине.
Та же комната, и мебель все та же, совсем уже ободранная. На экране две женщины. Наташа — еще прямая, стройная, со следами былой красоты, но с седыми висками и очень усталыми глазами. Рядом с ней девушка — высокая акселератка.
Я-то с профессиональным любопытством рассматривал, какую дочь сконструирует машина Наташе. Что-то не очень привлекательное получилось у двух красивых родителей. Тощая, бледная, узколицая и плоскогрудая, явно болезненная, с опущенной нижней губой, капризно-недовольной, Пожалуй, больше она была похожа на Геннадия, однако не лучшее унаследовала. Черты те же, но без одухотворенности.
— Мама, я не пойду на выпускной вечер, — тянула она. — Мне совершенно нечего одеть. У Таньки сапоги на шпильках, у Ольги сапоги на шпильках, у Наташки Длинной шпильки, у Наташки Колобок… Вообще одна я замухрышка. Не хочу быть хуже всех, не хочу!..
— Милочка, ты же знаешь, папе обязательно надо было съездить в Закавказье…
Девушка надувает губы:
— У других родителей дети на первом плане, а у нас все для папы, для одного папы.
— Милочка, ты же знаешь. — Наташа снова растягивает слова, выдержки набирается. — Ты же знаешь, что папа поехал не для забавы. Ему предложили работу, выгодную, хорошо оплачиваемую. Папа прилетает сегодня, и как только он прилетит…
Наташа на экране смолкла, прислушиваясь.
— Ну, вот и он, кажется…
Дверь распахнулась. Как пишется в пьесах: «Те же и Геннадий».
Совсем седой уже, с серым, помятым лицом, в помятом костюме. Впрочем, какие могут быть претензии? Сидел в самолете, сидел в автобусе — в дороге трудно сохранить свежесть.
Наташа кинулась к нему, чтобы помочь снять пиджак. Дочь молчала выжидательно.
— Ну, что уставилась? — сразу же огрызнулся Геннадий. — Сорвалось! Ни с чем я приехал, послал подальше этого прохвоста. Такой сладкий, такой любезный, все по ресторанам водит, угощает, льстит: «Вы такой знаменитый, на весь Союз знаменитый, у вас
Наташа слушала с грустно-усталым видом, дочка — с кисло-презрительным.
— Значит, ты зря потратил деньги на поездку?
— Зря потратил деньги, зря потратил время! — Геннадий вскипел, не встретив сочувствия. — Говорил же я вам: не толкайте меня на случайный заработок. Деньги, деньги! Все денег вам не хватает.
— А обо мне ты совсем не думаешь? — сказала дочка.
— Думаю, думаю, только о вас и думаю. Вот о деле думать некогда.
И тут зазвонил телефон.
— Да-да! — закричал Геннадий. — Да, это именно я, специалист-скандалист, известный на весь Союз. Могу разоблачать, могу оклеветать. Кого вам надо оклеветать по дешевке?
— Гена, опомнись! — Наташа положила руку на рычаг. — Иди, полежи, отдохни с дороги. Мы тут сами разберемся с Милочкой.
Геннадий исчез; машина просто убрала его с экрана. В поле зрения остались мать с дочкой.
— Ну и как мы будем разбираться? — спросила дочь непреклонно. — Значит, плакал мой выпускной вечер?
Наташа тяжело вздохнула и медленно начала снимать с пальца обручальное кольцо.
— Он мой муж, я люблю его и верна, — сказала она как бы про себя. — И не кусочек металла доказывает верность.
Экран погас.
У настоящей Наташи, той, что сидела рядом со мной, были растерянные глаза. Мне стало жалко девушку, и хотя утешать, оспаривая прогноз, в нашем Центре не полагается, я все же сказал ей:
— Жизнь, милая девушка, трудная вещь, и не все в ней распределено по справедливости. Радости и удовольствия скапливаются вначале, заботы и болезни — во второй половине. Когда прогнозируешь на десятки лет, волей-неволей углубляешься в старость. Обычно мы не заглядываем так далеко. Это долговременные планы вашего Геннадия увели нас на десятки лет.
— Все равно, продолжайте, — сказала Наташа твердо. — Я хочу знать окончательный результат.
Я подал очередную команду машине: «Еще десять лет спустя».Тридцать в общей сложности.
На этот раз появилась другая декорация: просторная, даже пустоватая комната. В центре ее красовался монументальный стол светлого дерева, вдоль стены простиралась так называемая стенка, тоже светлого дерева, с книгами в нарядных суперобложках я с погребцом, а в нем вина — редкие, судя во непривычной форме бутылок. В углу же на особой тумбочке красовался громаднейший глобус.