Ордин-Нащокин. Опередивший время
Шрифт:
Был ли Аввакум посвящен в далеко идущие планы Никона, мы не знаем. Не можем и доподлинно узнать, что стояло за их разрывом — только ли верность принципам или упрямое противостояние земляков-соперников, их нежелание уступать друг другу даже в самом малом? Больше трех веков потребовалось Русской православной церкви, чтобы осмыслить ничтожность распри, затеянной Никоном и Аввакумом. Поместные сборы РПЦ 1966–1967 и 1975 годов признали, наконец, «равночестность» старого и нового обрядов, отменили проклятия и анафемы в адрес ревнителей «старой веры».
Когда патриарх и вдохновленный им царь приступили к «книжной справе» по греческим образцам, протопоп занял непримиримую позицию, начав повсеместно предавать анафеме «церковную затейку». Эта протестная деятельность встретила поддержку в рядах как церковников, так и многих верующих.
Конечная цель авторов церковной реформы состояла в том, чтобы православная Русь, преодолев «ошибки» в богослужебной практике, взяла на себя главенство над всей восточной частью христианского мира, где сохранились, не подвергшись поруганию, первозданные каноны христианства. Авторство идеи приписывают псковскому старцу Филофею: это он якобы первым обосновал теорию о Москве как Третьем Риме. Честолюбивая, облаченная в благочестивые одеяния «затейка» уже тогда стала оборачиваться неисчислимыми проблемами. Никон не знал или не хотел знать, что помимо христианских догматов и евангельских текстов существовала передаваемая от поколения к поколению память духа, питавшая силы гонимого, но непокорного народа. С течением веков это стало особым свойством национального характера, упрямого в своих достоинствах и заблуждениях. Именно вера во всех ее исповедальных канонах стала неколебимой данностью, высшей ценностью непримиримых, пошедших наперекор и царю, и патриарху, россиян. Противники называли их раскольниками, а сами они — старообрядцами.
Устроителям реформы — Никону и Алексею Михайловичу — было не дано понять, что на Руси за годы нашествий и междоусобиц выстроилась хоть и христианская, но особая церковь. Вера в Бога, в учение Христа оставалась незыблемой, однако в нее проник дух особой боговерческой традиции. Она настолько вросла в сознание, в плоть и кровь верующего народа, что перемены даже в самом малом воспринимались как отступничество, предательство самой веры. Подстроиться под греческий канон означало для них оказаться в одном ряду с «лукавыми» греками, которые сперва покорно приняли Флорентийскую унию с католичеством, а потом подстроились под османскую оккупацию, поступаясь основами вероучения.
Реформаторская деятельность Никона продолжалась недолго. Уже в 1658 году, не найдя общего языка с царем, он удалился из Москвы в основанный им Ново-Иерусалимский монастырь, а восемь лет спустя был лишен церковным собором патриаршего достоинства и сослан в северный монастырь. Разочаровавшись в «собином друге», Алексей Михайлович и не думал отказываться от задуманной Никоном церковной реформы. Наоборот, он еще с большим рвением, несмотря на протесты не только верующих, но и церковных иерархов, решил продвигать идеи церковного обновления. Именно в те годы в глубоко религиозном христианском обществе Руси было положено начало разделению на последователей обряда старого и обновленного. Редактирование богослужебных книг, перемены в богослужебном каноне вызвали неодолимый народный протест. Подавить его не удавалось на протяжении двух веков, несмотря на настойчивые усилия со стороны официальной церкви и государственной власти.
Первые вписанные в историю жертвы раскола — боярыня Морозова и протопоп Аввакум. Далее последовало «Соловецкое возмущение»: восставший против церковных нововведений монастырь подвергся восьмилетней осаде. Сломленные в конце концов соловецкие «раскольники» были жесточайшем образом истреблены. Избегая той же участи, тысячи приверженцев старой веры устремились в необжитые леса Заволжья и Северной Руси. Но и там их находили, заставляя отречься от «старого обряда», результатом чего нередко становились «гари» — массовые самосожжения. Обе стороны в многолетнем конфликте питала упрямая, неутихающая ненависть друг к другу. Результаты этой религиозной войны против собственного народа и теперь
Суд истории вправе предъявить обвинения патриарху Никону и царю Алексею Михайловичу, спровоцировавшим в русском обществе глубокий духовный раскол. Романтическая мечта о «Третьем Риме», о вселенском православном царстве, захватившая воображение Алексея Михайловича, вывела государственную власть России на многовековой путь борьбы с собственным народом. Остановить это трагическое противостояние не посчитал нужным никто из российских царей, императоров, сменяющих друг друга церковных иерархов.
Внутрицерковное нестроение отвлекало власть от стоящих перед нею проблем, которые требовали слаженного управления, сосредоточения сил и ресурсов на наиболее важных для государства направлениях. Из вызовов и угроз, какие унаследовала Русь из прошлого, одними из главных были последствия разорительных набегов степных орд, выбивавших жизнь и Киевской, и Московской Руси из мирной колеи, оборачивая вспять достигнутое неокрепшим государством в ходе мирных передышек.
Бескрайняя пограничная степь от Дона до Днепра оставляла Московию особенно уязвимой. В XVI–XVII веках отряды татар по проторенным Муравскому, Изюмскому, Кальмиусскому, Ногайскому шляхам приходили к Брянску, Ельцу, Туле, достигая и окрестностей Москвы. Целью набегов были ограбление и захват в плен местного беззащитного населения. Татары были вооружены саблями, пиками и самым страшным своим оружием — луками. Выпущенные умелой рукой стрелы летели вдвое дальше ружейной пули. Противостоять внезапным летучим набегам небольшие гарнизоны городов-крепостей могли далеко не всегда. Только в первой половине XVII века, по самым минимальным оценкам, татары увели в Крым на невольничьи рынки 150–200 тысяч русских людей. За их возвращение требовалось выплачивать немалые «полонячьи деньги». Кампании по выкупу из плена всем миром — от царя и далее — захваченных в прежние набеги православных христиан осуществлялись введением налога «общей милостыни».
Необходимо было обезопасить южные границы государства от внешнего врага, который, беспрепятственно вторгаясь на территорию России, не раз срывал планы боевых действий на Западе. Немаловажным обстоятельством было также и то, что в первой трети XVII века районы так называемого Дикого поля стали активно заселяться покидающими Нечерноземье вольными переселенцами, а также служилыми людьми, получавшими за службу земельные наделы. Возможность уберечься от внезапных атак виделась тогда в построении защитных фортификационных сооружений, способных сдержать первый натиск врага, давая тем самым возможность Москве выиграть время, необходимое для сбора войскового ополчения. В 1636 году было положено начало масштабному национальному проекту. Появился план создания эшелонированной системы укреплений, который, претерпев ряд существенных изменений и дополнений, только к 1658 году принял относительно законченные очертания.
Строительство «засечных черт» — сооружений для защиты от вражеских нашествий — особая, малоизвестная глава исторической летописи Руси. Масштабы, протяженность конструкций, сложность систем перехвата противника с использованием как рельефа местности, так и создаваемых искусственно рубежей до сих пор поражают воображение. Их возведение велось ценой отвлечения немалых ресурсов, со временем усложняясь и модифицируясь, образуя многоуровневую систему обороны на южной и восточной границах государства. Не только сами по себе сооружения, но их содержание и охрана требовали огромных затрат. «Засечные деньги» — дополнительный налог, который взимался с населения на эти же цели. В «засечные черты» входили города-крепости с постоянным гарнизоном, выступавшие главными узлами обороны на важных стратегических направлениях. Гарнизоны городов-крепостей не только защищали окрестные поселения и подчиненные им участки оборонительной линии, но и осуществляли надзор за их состоянием, отражали нападения татар, высылали в поле отряды для наблюдения за передвижением противника.