Орел и грифон
Шрифт:
На выходе из хринга ее поджидал высокий смуглый парень с раскосыми глазами, одетый в черную тунику и темно-синие шаровары. На щеке у него виднелось небольшое клеймо: бывший раб из черных болгар, нынче стал самым верным сподвижником, а заодно и любовником Алагай.
— Сегодня же отправляйся на восток, — сказала аварка — донеси до Омуртага, что каган Эрнак рассорился с Ярополком и не станет помогать уграм.
— Будет исполнено, госпожа, — кивнул парень, — а что же ты?
— Я останусь на пару дней, — сказала Алагай, — есть кой-какие не оконченные дела.
Парень снова поклонился и, не
— Далеко собралась? — Алагай невольно шарахнулась, когда в сгущавшихся сумерках перед ней вдруг появилась темная фигура.
— Неда? — женщина невольно затаила дыхание, — ты что-то хотела?
— Просто сказать, что ты отлично справилась, — шаманка ухмыльнулась, оскалив острые зубы, — с этим своим шпионом. Теперь ты больше не нужна...
Лицо ее исказилось жуткой гримасой, словно маска, намалеванная на ее лице, вдруг обернулась реальной страхолюдной мордой. Глаза Неды блеснули алым огнем и Алагай не успела даже крикнуть, когда острые, как иглы, зубы перекусили ей горло.
Стоявший на правом берегу Дуная небольшой городок ромеи именовали Бононией, а славяне и авары с болгарами — Видином. Здесь на границе владений болгар и сербов состоялась встреча вождей, дабы отметить примирение хазар и авар праздничным пиром. Шатры славян и юрты кочевников окружали каменный форт, оставшийся еще от римлян — с крепкими стенами и чудом сохранившимися колоннами, тогда как крышу из перемазанного глиной тростника, уложенного поверх длинных шестов, смастерили уже новые хозяева. Внутри каменных стен стоял огромный стол, ломившийся от яств: зажаренных целиком бычьих и бараньих туш, кровяных конских колбас, запеченных целиком осетров и расписных мисок с черной икрой, фаршированных яблоками гусей и уток, ваз со свежими фруктами и изумительно пахнущих пирогов, с самой разной начинкой. Рекой лились ромейские вина, славянские меды и кумыс степняков. Возле стола дурачились скоморохи, играли гусляры, таращились жутковатыми маскам ряженые.
Во главе стола восседали хозяева Видина, негласно находившегося под двойным подданством болгар и сербов. Хан болгар Омуртаг был высоким дородным мужчиной, разменявшим уже пятый десяток, с тонкими усами на степной лад и раскосыми желтыми глазами. Алый плащ, с воротником из волчьего меха, прикрывал широкие плечи, мощную шею украшала золотая гривна, а на запястьях красовались браслеты с гранатами и сапфирами. Из-под тяжелой меховой шапки выбивались седеющие темные косы. Слева от хана восседал князь Просигой, в свите из темно-синей ткани, расписанной золотом. То и дело он ухмылялся в вислые усы, слыша хвалебные крики, что выкрикивали подвластные ему сербские жупаны. Другие сербы недоуменно молчали — из тех жупанов, что все еще держали сторону князя Первослава, который должен был восседать по правую руку от Омуртага. Однако сейчас его место пустовало — князь почему-то запаздывал и Просигой с Эрнаком настояли, чтобы начинать пир без него.
— Кто он такой? — говорил Эрнак, — что два кагана будут ждать какого-то князя? Когда он явится, то пусть садится за стол, выпивает повинную чашу — и празднует со всеми.
Сам Эрнак сейчас восседал на противоположном краю стола от Омуртага — в черном одеянии, расписанном золотыми грифонами, и остроконечной шапке в опушке из чернобурой лисы. Рядом восседала
— Я пью за моего дорогого собрата, — Эрнак встал, поднимая золотой кубок с ромейским вином, — и всех булгар. Сколько лет мы грызли друг другу глотки, забыв о наших общих истоках от семени великого Ашины. Сегодня да прекратятся раздоры между двумя властителями степей и вечный мир проляжет между аварами, булгарами и славянами.
Одобрительный гул пронесся над столом и лишь Неда позволила себе мимолетную издевательскую усмешку. Омуртаг же встал, поднимая в ответ кубок.
— Великий день, славный день, — сказал он, — и лишь об одном я жалею — точнее о двух, двух славных воинах, что не пируют сегодня с нами. Первый — князь Первослав, что, я надеюсь, совсем скоро присоединится к этому пиру. И второй — мой сын Крум, что сейчас воюет на севере с изменниками-уграми.
— Не только тебе пришлось испытать горечь предательства, — Эрнак сокрушенно покачал головой, — Ярополк, мой пасынок, сын моей покойной супруги и брат моей жены, коему я дал убежище — он предал меня и теперь воюет заодно с уграми, взяв в жены иудейскую ведьму. Видит Сварги — как только завершится пир, я поспешу на север, чтобы разбить врага и воссоединиться с верным союзником.
– Так и будет брат, — Омургаг поднял кубок, но тут Неда, уже не в силах сдерживаться, разразилась оглушительным хохотом, раскачиваясь на месте и сверкая заточенными зубами. По столам послышалось недоуменное перешептывание, а хан, нахмурив брови, уже хотел было потребовать вывести шаманку, когда в дверях послышались крики.
— Князь Первослав! Дорогу князю Первославу!
— Пусть войдет! — крикнул владыка болгар и в зал вошло несколько сербов из дружины Просигоя. В руках они держали большое блюдо, накрытое серебряной крышкой. Омуртаг вновь нахмурился, тогда как Просигой, усмехнувшись, дал знак — и его дружинник сдернул крышку с блюда. Хан отшатнулся, помянув всех богов и духов — с блюда, остекленевшими глазами, на него взирала отрезанная голова Первослава.
— Что...Что это? — хан не успел договорить, когда снаружи вдруг послышался громкий топот и крики:
— Измена! Подлая измена!
В зал ворвался болгарин, из тех, что прибыли вместе с Омуртагом. Смуглое лицо посерело, по лбу стекали капли пота, лицо искажала гримаса жуткой боли.
— Измена, моя хан, — повторил он, — еда, что дали нам люди Просигоя, оказалась отравлена! Сейчас они...оооохххх!
Он рухнул наземь со стрелой в спине — и в следующий миг в зал ввалились авары и сербы, с окровавленными клинками наголо. Омуртаг бросил гневный взгляд на Просигоя — как раз, чтобы увидеть, как князь-предатель, выхватив меч, вонзает клинок в горло хана. Вокруг уже слышались воинственные крики и предсмертные вопли — болгары и союзные им славяне, что прошли на пир без оружия не ждали такого вероломства от давнего союзника — и сейчас авары и сербы, что с ведома Просигоя пронесли с собой мечи, устроили дикую резню. Болгар истребляли и снаружи — отравленные зельем Неды, воины Омуртага не могли противостоять вооруженным до зубов аварам. Но и в самом зале кровь лилась ручьем, смешиваясь с вином из опрокинутых кубков, заливая стол и все вокруг. Эрнак, оскалившись в кровожадной ухмылке, резал и колол, охваченный кровавым безумием, как и его воины, как и Просигой, чьи люди убивали жупанов, державших сторону Первослава. И над всем этим звенел безумный хохот черной шаманки Неды, уже обрекшей всех убитых сегодня в жертву Хар-Мекле.