Орёлъ i соколъ
Шрифт:
Они ездят по всему миру.
В Лондон, в Париж, в Нью-Йорк…
Эту девушку будет трудно удивить одним лишь тем, что он иностранец.
В четвертый раз ему повезло.
Длинноволосого седого виолончелиста не было.
Она вышла с подружкой и они направились по улице Бродского к метро.
Ольгис догнал их…
– Простите… Простите, я так хотел бы познакомиться с вами…
Его простили.
А ее звали Лера.
Сокращенно от Валерия.
Она закончила ленинградскую консерваторию.
Играла в оркестре Малого театра.
Мечтала о Кировском, но
Они ехали на метро с пересадкой на Техноложке.
Подружка – флейтистка – поехала дальше, до Электросилы, а они с Верой перешли через тоннельчик, мимо карты, где всегда стоят люди и ждут кого-то… Перешли и сели в поезд до Чернышевской.
На ней было облегающее по фигуре черное пальто с воротником из чернобурки. К груди она прижимала футляр…
Одной рукой Ольгис держался за поручень, а другой нежно поддерживал ее гибкую черную суконную спину.
Вблизи ее глаза были еще прекраснее, чем виделись, чем вожделелись из четвертого ряда партера.
Она взметывала вверх длинные ресницы и ужалив, мгновенно прятала… Серые…
Серые глаза.
Он проводил ее до самого дома.
– Ты иностранец? – спросила Лера.
– Да, – ответил Ольгис.
– Немец? – спросила Лера, прямо глядя в его серые глаза.
– Да.
– Гэ-дэ-эр? – спросила Лера.
– Что? – не понял Ольгис, – а-а-а, нет-нет, не гэ-дэ-эр, – спохватился он.
– Бундес? – деловито уточнила Лера.
– Да, бундес, – кивнул Ольгис.
– А джинсы у тебя на продажу есть? – спросила Лера.
– Что? – переспросил Ольгис, он боялся что недостаточно хорошо понимает русский язык.
– Ну джинсы американские, ну, косметика французская, парфюмерия, есть у тебя? – девушка искательно заглядывала ему в глаза.
– Где?
– В кизде, – раздраженно отрезала Лерочка, – в гостинице твоей, бля, есть у тебя шмотки, товар, парфюм?
– Ну, наверное, что-то имеется, – неуверенно ответил Ольгис.
– А где ты остановился? – нетерпеливо спросила Лерочка.
– В Европейской, – ответил Ольгис.
Получив такой ответ, девушка очень расстроилась:
– Так хули ты мне мозги заколебал, твою мать, мы же только что с Бродского от Европейской уехали, бери, давай теперь тачку назад, поедем к тебе.
– А что мы будем делать? – неуверенно поинтересовался Ольгис.
– Минетов тебе сделаю три штуки, – сказала Лерочка, – за каждую пару джинсов по минету, понял? …
Копия знаменитой брюлловской наездницы в красном – молчаливо наблюдала потом со стены номера люкс за тем, как Лерочка копошилась в Ольгисовых чемоданах, выискивая оттуда фирменные шмотки, а хозяин кофров, сглатывая смешанные слезы страсти и разочарования, вцепившись крепкими своими пальцами в трепетное фрикасе Лерочкиного зада, нагим тазом своим совершал подле него характерные возвратно-поступательные движения.
Всем очень понравилось.
ВСЁ ЗОЛОТО РЕЙНА
1.
Ван Хэ сидел в аспирантской общаге и очень
Вьетнамцы из соседнего блока жарили на кухне пахучую селедку.
Японский филолог Наросима Йоку – сосед Ван Хэ по аспирантской комнате, хорошо говорил по китайски.
– Легче всего уговорить вьетнамку, – говорил Наросима, – вьетнамки дают всего за три рубля. Они живут на тридцать рублей в месяц. Получают аспирантскую стипендию сто рублей, из них половину добровольно-обязательно отдают в фонд борьбы Вьетконга с американским империализмом и еще двадцать рублей отсылают к себе на родину, поддерживая семьи.
– А с русскими не получается? – спросил Ван Хэ, – ну, хотябы за доллары?.
– Русские девушки предпочитают мужчин не с долларами, – терпеливо объяснял Наросима, – за доллары девушку здесь сразу выгонят из университета, а то и посадят в тюрьму, так что девушки здесь предпочитают отдаваться за вещи, например за американские джинсы можно иметь самую красивую девушку, а за флакон французских духов отиметь и преподавательницу с кафедры политической экономии.
– Значит, мне лучше пойти и позвать вьетнамку? – спросил Ван Хэ.
– Вьетнамцы ездят на родину один раз в два года своей учебы, – рассказывал Наросима, – они экономят на всем и в конце учебы везут домой целые контейнеры всякой дряни, которая там у них считается целым богатством, например эмалированные ведра и оцинкованные корытца для стирки и купания детей. Так что – подари своей избраннице таз из нержавейки и она твоя.
– А у тебя были русские девушки? – не унимался Ван Хэ.
– Была одна, – кивнул Наросима, – ее зовут Алтынхай Наранбаева, она из Алмааты.
– И она тебе дала тоже за джинсы? – спросил Ван Хэ.
– Нет, она мне дала за реферат по истории японского средневековья, она историк, – сказал Наросима.
– А как же насчет джинсов? – поинтересовался Ван Хэ, – я обратил внимание, на факультете почти все русские девушки ходят в джинсах, значит?
– Они все хоть раз переспали с арабами, – ответил Наросима, – арабы везут сюда джинсы чемоданами, и имеют русских девушек целыми гаремами, как шейхи в арабских эмиратах.
– Здорово придумано, – сказал Ван Хэ, доставая из бумажника зеленые три рубля казначейства СССР, – пойду на кухню к вьетнамцам, может мне повезет. …
По совету Ходжахмета, Саша взял с собой два чемодана американских джинсов.
Саша теперь был уже не Сашей, а Ахмед-паша Азизом.
У него был синий Кувейтский паспорт и по легенде он был отпрыском богатейшего нефтяного шейха, владевшего всем севером и югом аравийского полуострова.
Саша был аспирантом, изучавшим на геологическом факультете теорию нефтеобразований и разведку методами глубоких бурений.
Сегодня по легенде ему должно было хотеться двух женщин.
В аспирантском общежитии Ахмед – паша Азиз занимал целых три комнаты. В двух размещался он сам, а в третьей жил его слуга Кемаль, которого тоже пришлось оформить как аспиранта, потому как Советские власти никак не желали признать иного статуса Керима, у них в общежитии видите ли – слуги никому не полагаются.