Орёлъ i соколъ
Шрифт:
Берия согласно кивал, слушая Олега.
– А Фрейд? – спросил он.
– А Фрейд, которого большевики отрицали, этот объяснил корни иного мотива неудовлетворенности личности. Если одна неудовлетворенность, вызываемая завистью рабочего к владельцу Юкоса или Сибнефти, толкает его на баррикады делать революцию, дабы отнять средства производства и поделить с товарищами по партии, то другая неудовлетворенность – сексуальная, порождается завистью к средствам производства, а к красивой сисястой жонке этого буржуя, к тому, что он – негодяй трахает эту красивую бабу
– И поделить с товарищами по партии, – хмыкнул Берия.
– Э, нет, – возразил Олег, – есть вещи, которые дележу не подлежат.
– Да бросьте, вы, Снегирев, – махнул рукою Берия, – заводы с фабриками, что отняли у буржуев тоже делили только по закону волчьей стаи, и только временно, покуда не созреет сила, чтобы владеть потом этим всем единолично, как…
– Договаривайте, Лаврентий, договаривайте, – приободрил Берию Олег, – вы же знаете, я никому не скажу.
– Как он, – сказал Берия, – неужели вы не понимаете?
Они помолчали, глядя, как ветер колышет верхушки ольхи, поворачивая листья то зеленой наружной, то серебряной внутреннюю стороною, пуская по листве этакие волны из зеленого и серебряного.
– Есть личности, которые являются этакими пупками на теле общества, этакими важнейшими точками исторического процесса, – сказал Одег.
– Что она история? – задумчиво произнес Берия, – волна, гонимая ветром этих ваших законов вечной зависти одних к другому, отнять завод или этот ваш Юкос, отнять бабенку…
– Но есть все же личности, – возразил Олег.
– А знаете, почему большевики отрицают роль личности в истории? – спросил Берия.
– Почему?
– Потому что любую личность можно убить, нет человека, и нет проблемы, как говорит один мой знакомый, а законы развития общества – эти ваши Фрейд с Марксом, их убить нельзя.
– А ведь вы правы, Лаврентий, – встрепенулся Олег.
– Не я, а он, – показывая пальцем на небо, сказал Берия, – вождь прав, когда очень заботится о собственной безопасности.
– Он знает, что и его, как и любого в этом историческом процессе, можно убрать, как он убрал Троцкого и других, мешавших ему одному безраздельно пользоваться этой страной и этим миром.
Берия кивнул, сглатывая слюну.
– Они непременно пришлют кого-то убить его, – сказал Олег.
Берия не ответил.
Ветер стал налетать сильными порывами. Ольха под окнами веранды гнулась и тревожно шелестела своими серебряными листьями.
– Гроза будет, – сказал Олег.
– А кто она эта ваша Марыля? – спросил вдруг Берия, – и чего вы притащили ее сюда? Ведь сейчас, кроме лично вас и этой Марыли других перемещенцев по времени у нас теперь нет?
– Это просто вы еще не выявили никого более, – нервно ответил Олег и поднявшись с кресла, поспешил закрыть окно, дабы очередным порывам ветра не выбило стекол.
3.
Этот дуб рос на островке…
На
Это было еще до того, как на правом берегу начали строить большой завод по производству аэробусов.
Они с Лёшкой полюбили ездить за Волгу.
Раньше, когда в Ульяновске наступал жаркий июнь, все ребята ходили загорать и купаться на пляж, что расположился у подножия Венца, на пляж, что протянулся от речного порта до большого волжского моста.
Но пляж этот был, хоть и удобный по своему положению – от самого центра города – от перекрестка улиц Минаева и Гончарова всего в семи шагах – только спустись по череде деревянных лестниц вниз к Волге – и ты на пляже, но в тоже время, был он грязный и людный.
Купаться здесь – вблизи порта, где по воде то тут то там радужно переливались на солнце бензиновые пятна, было не очень приятно. Подруг Лешки и Володи – студенток Ульяновского музыкального училища Олю Лазареву и Олю Шленникову – в воду здесь было ну просто не затащить.
– Везите нас в Сочи или в Дагомыс, тогда и макать нас будете, – отшучивалась бойкая Шленникова, когда из одного лишь желания невинно полапать ее девичьи прелести, Лёшка очередной раз пытался затащить девушку в волжскую воду.
Девчонки загорать – загорали, но купаться на общем ульяновском пляже, где в волнах часто можно было увидать то дохлого помершего от солитера леща, то использованный презерватив, брошенный из иллюминатора проплывавшего мимо туристского теплохода, купаться они наотрез отказывались.
– Еще подцепишь здесь что-нибудь не за что не про што, – шутила Оля Шленникова, намекая на невинность их с Лёшкой отношений.
Вобщем…
Как то раз, съездил Володя Худяков на охоту с соседом своим дядей Сережей.
На охоту вместе с рыбалкой.
У дяди Сережи лодка была – "казанка" с "Булями" и мотором "вихрь".
Снасти рыболовные у дяди Сережи были, и ружье.
А Володю Худякова он жалел, как безотцовщину, жалел и частенько пацана брал с собой на дачу. Мать стеснялась, мол что вы, Сергей Сергеевич, обуза он вам, а дядя Сережа ей всегда на то отвечал, что Вовка ему как сын, или внук, потому как своих детей у дяди Сережи не было. А Володьке очень нравилось хоть бы и на машине покататься, потому как на дачу дядя Сережа выезжал на собственном ижевском "москвиче", а там на даче у него еще был сарай, в котором и стояла та моторная лодка.
"Казанка" с "булями".
Ну…
Съездили они раз на большую – с двумя ночевками – рыбалку с дядей Сережей, и тогда как раз, побывали они на том самом острове, что неподалеку – метрах в пятистах от правого берега. И так там понравилось тогда Володе!
Приволье!
Остров весь метров триста длиной и метров пятьдесят шириной.
И на нем – ни души.
Только пляжи вокруг каймой, да лесок невысокий, да дуб.
А Волга в этих местах не река, а целое Куйбышевское водохранилище. Берегов с одного на другой – почти и не видать.