Орел и Волки
Шрифт:
— Есть, командир.
Квинтилл развернул коня и поскакал вверх по склону.
Первая когорта, имевшая двойную численность в сравнении с остальными, промаршировала мимо Веспасиана, утаптывая траву, вслед за трибуном и знаменным отделением. Позади нее двигались остальные подразделения. Центурия за центурией, дошагав до того места, где находился легат, резко сворачивали направо. Веспасиан пристально наблюдал, не придет ли в движение заградительный отряд Каратака, но неприятель, похоже, довольствовался тем, что не позволил римлянам пройти дальше. Всадники и колесничие спокойно смотрели, как легионеры восходят на холм, не пытаясь им помешать. Веспасиан было подумал, что более предприимчивый командир сам занял бы высоту на пути у противника, но потом
— Центурион Катон!
— Я!
— Собери людей к подводам. Их нужно закатить на вершину холма, и как можно скорее.
Катон отсалютовал и приказал атребатам сложить оружие в фуры. Затем, разбившись на группы позади каждой из восьми нагруженных ранеными телег, здоровенные кельты принялись толкать их вверх по склону. Кадминий с некоторыми своими людьми взял на себя повозку, в которой лежал Верика, и хлопотливо засуетился вокруг нее, всемерно заботясь, чтобы царя не трясло. Тем временем все легионеры проследовали мимо обоза, и лишь тыловой заслон оставался внизу, дожидаясь, когда подводы преодолеют самую крутую часть непростого подъема. Работенка была еще та, на износ, она требовала напряжения не только мускулов, но и нервов. То и дело инерция разгона ослабевала, и, когда продвижение замедлялось, приходилось спешно подсовывать под колеса тяжелые деревянные клинья, чтобы фуры не начали скатываться назад, вниз по склону. Случись это, их, скорее всего, было бы уже не остановить. Они передавили бы людей, переломали ноги запряженным в них быкам и в конце концов развалились. А главное, все это действо происходило под нещадно палящим полуденным солнцем. Когда наконец телеги вкатили на относительно плоскую вершину холма, Катон и его люди, вспотевшие, измотанные, запыхавшиеся, повалились на землю там, где стояли.
— Какого хрена вы разлеглись? Встать! — крикнул подъехавший снизу Веспасиан. — Центурион, поднимай своих спящих девочек. Мне нужно, чтобы эти повозки были сдвинуты в одно целое здесь, прямо в центре. И проследи за тем, чтобы царя охраняли. Назначаю тебя ответственным за его безопасность.
— Есть, командир!
Катон выпрямился и облизал губы, пересохшие от всей этой возни так же, как и его горло. Затем, перемежая команды с площадной бранью, он заставил атребатов подкатить повозки вплотную одна к другой, после чего под их колеса прочно забили деревянные клинья. Вонь, шедшая от быков, донимала хуже, чем иссушающая жара, но только после того, как работа была закончена, центурион позволил изнемогшим парням хлебнуть из бурдюков по паре глотков воды. Бритты, расположившиеся в долине, по-прежнему ничего не предпринимали, а лишь молчаливо и неподвижно наблюдали за римлянами. Но дальше, по дороге от Каллевы к холму, приближалась темная, неуклонно движущаяся вперед колонна. Пыль, вздымаемая тысячами ног, не позволяла даже примерно определить численность бриттов, хотя она явно была велика. А еще дальше, над самым горизонтом, висело второе расплывчатое пятно: то ли облако, то ли свидетельство о продвижении другого войска.
Веспасиан отдал людям приказ отдохнуть и подкрепиться. Предстоящее сражение вполне могло оказаться для них последним, но солдаты в любом случае лучше дерутся на сытый желудок, а легат твердо вознамерился использовать все возможности, которые мог обратить себе во благо. Его явными преимуществами были позиции на господствующей высоте, прекрасный обзор и солдаты, обученные и снаряженные лучше, чем в любой другой армии мира. Во всем этом Веспасиан был абсолютно уверен. Однако три с половиной тысячи пусть даже и отменных бойцов, вне зависимости от уровня их подготовки, едва ли способны одолеть противника, многократно превосходящего их числом, а врагов, направлявшихся к подножию холма, на вершине которого расположились легионеры, с каждым мгновением появлялось на виду все больше и больше. Казалось, заполонявшим
Подошедший к Катону Макрон взобрался на сиденье возницы и, устроившись рядом с другом, мотнул головой в сторону царской повозки:
— Как там Верика?
— Вроде нормально. Я заглядывал к нему некоторое время назад. Сидит, ворчит, негодует.
— Думаешь, он оправится?
— А это важно?
Катон кивнул на вражескую орду.
— Нет, — согласился Макрон. — Сейчас — нет.
— После всей этой кутерьмы в Каллеве влипнуть еще и здесь, — вздохнул Катон.
— Это армия, детка, — буркнул Макрон, напряженно всматриваясь вдаль. — Ты, кстати, не разглядел, что там еще за компания?
— Нет. Слишком далеко. Но движутся быстро. Часа через три будут здесь.
— Ну, учитывая наше везение, можно предположить, что это еще одна шайка выродков, — проворчал Макрон и ткнул пальцем в уже подбирающихся к холму дуротригов. — Понятия не имею, откуда они без конца вылезают. Мне-то казалось, будто мы уничтожили всех их еще прошлым летом, так нет! Должно быть, Каратак нашел себе новых сподвижников.
— Когда с нашей стороны переговоры ведут такие хлюсты, как Квинтилл, меня нисколько не удивит, если вскоре под руку Каратака встанет весь остров.
— Вот уж что верно, то верно.
Оба центуриона повернулись и посмотрели туда, где легат совещался со старшими командирами. Как раз в это время взял слово трибун. Он энергично жестикулировал, то и дело указывая в сторону Каллевы.
— Похоже, наш друг пытается убедить легата пойти на прорыв.
— И напрасно, — покачал головой Катон. — Веспасиан не тот человек, чтобы приветствовать гибельные стремления. Трибун зря распинается.
— Он и так наломал дров, — заметил Макрон. — Стоило ему появиться, и все пошло вкривь и вкось.
— Не пошло, покатилось.
— Такое впечатление, будто он чуть ли не специально старался мутить в Каллеве воду.
— Ну а почему бы и нет? — спокойно отозвался Катон. — Ему лично нужна была смута. Сумей Верика справиться с затруднениями самостоятельно, Квинтиллу пришлось бы воротиться к командующему с докладом, что в Каллеве все в порядке. Так что могу себе представить, как старательно он, где мог, ворошил муравейник и раздувал еле тлеющие уголья. Чем хуже шли здесь дела, тем больше у него появлялось резонов применить вверенные ему прокураторские полномочия. Другое дело, что его козни не привели к желанному результату. Он и думать не думал, что местная знать играет по тем же правилам, что и знать Рима. Разве что с поправкой на еще присущее бриттам чувство чести.
— Чести? — поднял брови Макрон. — Не похоже, чтобы Тинкоммий имел представление о какой-либо чести.
— О, не скажи: он имел его, только на свой, особенный лад. Будучи пленником собственных непомерных амбиций, он все же жаждал видеть свое племя свободным почти столь же страстно, как и захватить над ним власть, а за время изгнания старательно учился у римлян многому, в том числе и искусству плести политические интриги.
— Хоть в этом нам следует отдать ему должное, — улыбнулся Макрон. — Все-таки варвары что-то перенимают у нас. Не сказать, правда, что только хорошее.
— Увы, это так. Но атребатам уже ничто не поможет, ни хорошее, ни плохое. Плавт наверняка аннексирует царство и превратит его в нашу провинцию.
— Думаешь? — Макрон недоверчиво глянул на друга.
— А что еще ему остается, если он хочет восстановить здесь порядок после всей этой сумятицы? Потеря целого легиона чревата свертыванием кампании или по меньшей мере ее временной приостановкой. Риму такое вряд ли понравится.
— Да уж.
— Однако попробуй увидеть в этом и светлую сторону, — усмехнулся Катон, хотя глаза его были серьезны. — Подумай, в кои-то веки Квинтилл в результате собственных действий не только втянул кого-то в дерьмо, но и вляпался в него сам. То, что ждет нас, и его теперь не минует.