Орел в песках
Шрифт:
— Его жизнь, римлянин, против сотен жизней твоих и моих людей.
Катон не видел выхода из тупика. Значит, будет схватка. Он нервно сглотнул и почувствовал, что сердце забилось быстрее.
— Проклятье, — прошипел сквозь сжатые зубы Пармений. — Придется отдать солдата.
Катон повернулся в изумлении.
— Ты что?! Это невозможно.
— Мы застряли в сердце деревни, Катон. Я уже видел такое в Иерусалиме. Начался бунт, мы загнали жителей в старый город, а они обстреливали нас со всех сторон и сверху. Мы потеряли десятки людей.
— Не смей! — в отчаянии воскликнул Катон.
— Придется. Как сказал священник, одна
— Нет! Он всего лишь разорвал свиток. И всё.
— Но не для священника и остальных. — Пармений ткнул пальцем через плечо. — Если не отдадим солдата, придется пробиваться с боем и здесь, и всю дорогу до форта. Как только об этом станет известно, будь уверен — поднимутся все деревни в округе. Баннус за несколько дней соберет целую армию. Или так, или отдать солдата.
Священник кивнул. Катон хотел возразить, но ветеран был прав: не оставалось никакой возможности спасти Кантия, не начав кровавую бойню.
— Хорошо, пусть, — согласно кивнул Катон.
Пармений повернулся к солдатам.
— Кантий! Выйти из строя!
Возникла короткая пауза, затем солдат протиснулся через шеренгу овальных щитов. Он нерешительно подошел к двум центурионам и священнику, который глядел с неприкрытой враждебностью, и встал смирно.
— Командир!
— Ты освобождаешься от обязанностей, солдат. Сдай оружие.
— Командир? — недоверчиво переспросил Кантий.
— Положи щит и отдай мне свой меч. Живо, — резко добавил Пармений.
Чуть помедлив, Кантий опустил щит на землю, вытащил из ножен меч и вручил его, рукоятью вперед, командиру. Пармений сунул клинок под мышку и стукнул жезлом по земле.
— Стоять смирно! Не двигаться, пока не прикажу.
Кантий вытянулся, глядя прямо перед собой и недоумевая, что происходит. Катона охватила болезненная жалость к солдату. Пармений пихнул его локтем.
— Веди колонну. Из деревни — и как можно быстрее. Я догоню.
Катон кивнул, желая оказаться подальше от этого места. Он поспешил к своей лошади, неуклюже вскарабкался в седло и отдал приказ колонне двигаться с площади. Сначала толпа стояла неколебимо, загораживая дорогу, по которой двигались римляне. Всадники во главе колонны постепенно приблизились к молчаливой толпе. Священник прокричал что-то людям, и они с хмурыми лицами подались в стороны, пропуская голову колонны. Катон подождал, когда проедет последний всадник, и занял место впереди штандарта, во главе пехоты.
— А что будет с Кантием? — раздался голос.
Катон резко повернулся и закричал:
— Молчать! Оптион, запиши имя следующего, кто хоть слово пикнет. Его выпорют, как только вернемся в форт!
Солдаты шагали, опасливо посматривая на толпы у обочин. Жители вызывающе глядели в ответ, пылая ненавистью, но не предпринимали ничего опасного. Покинув площадь, Катон старался не смотреть вверх, на фигуры на крышах. Пармений был прав. Начнись схватка — римляне оказались бы, словно крысы в ловушке, под градом камней и не в силах ответить. Катон поежился от этой мысли, потом сел ровнее и стал смотреть перед собой, чтобы не выглядеть испуганным.
Когда колонна оставила деревню, Катон направил лошадь на обочину и приказал центуриону, командующему пехотой:
— Веди их по дороге вон туда. Я подожду Пармения.
— Слушаю, командир.
Солдаты промаршировали мимо Катона. Центурион уставился на деревню. Толпа больше не молчала; хор злобных криков раздавался над площадью,
Сначала Катон разглядел только плотную массу темных голов и ермолок; люди с ожиданием смотрели на синагогу. Он тихо спросил:
— Что они сделали с Кантием?
— Я не стал дожидаться развязки. Священник и его люди схватили его, как только я уехал. — Пармений опустил глаза. — Он умолял не бросать его.
Катон не нашелся, что ответить.
Из деревни послышался рев. На крыше синагоги появилась небольшая группа людей в длинных свободных рубахах, в которых ходили местные. В центре корчился человек в красной тунике римского солдата.
— Это Кантий! — крикнул кто-то, и солдаты начали оборачиваться.
— Молчать! — прогремел Пармений. — Заткнуть рты, глаза вперед, продолжать движение!
Вдали послышался тонкий пронзительный крик, и толпа снова ответила ревом. Катон оглянулся и увидел, что Кантию связали руки за спиной и содрали с него тунику. Обнаженный солдат стоял над толпой. Один из местных подобрал что-то с крыши — солнце ярко блеснуло на изогнутом лезвии. Серп, понял Катон. Человек взмахнул серпом и резким движением провел вдоль живота римского солдата. Кровь и кишки брызнули из тела Кантия и выплеснулись на стену синагоги, оставив яркое алое пятно на белой стене. Толпа испустила дикий, восторженный вопль, эхом прокатившийся по склону, и Катон почувствовал, как желчь подступила к горлу.
— Поехали, — хрипло сказал Пармений. — Мы видели достаточно. Едем. Прежде чем стемнеет, нужно добраться до следующей деревни.
— До следующей деревни? — Катон покачал головой. — После этого? Лучше вернуться в форт и доложить Скрофе.
— Почему? Из-за Кантия? Идиот сам виноват, мог бы и сообразить. А у нас по-прежнему есть приказ, Катон. — Пармений резко натянул поводья, разворачивая коня прочь от кошмарной сцены внизу. — Может, теперь солдаты усвоят урок.
Глава 16
— Похоже, мы влипли, — задумчиво произнес Макрон, когда Катон закончил рассказывать ему о патруле по окрестным деревням.
Пармений взял заложников во всех селениях, включая Хешабу, и теперь сорок человек томились в сарае, накормленные и напоенные, но без разрешения выходить. В дни, последовавшие за происшествием в Бет Машоне, Пармений не упоминал о судьбе Кантия и резко пресекал любые попытки Катона заговорить на эту тему. Смерть товарища ожесточила солдат; это сказалось на том, как они вели себя с деревенскими, которые попадались под руку. Меры Скрофы не усмирили местных жителей, а вызвали еще большую ненависть по отношению к Риму. Катон не сомневался, что ряды шайки Баннуса в ближайшие дни увеличатся за счет молодых людей из деревень, где побывал Пармений.