Орел в песках
Шрифт:
Понадобилось немало времени, чтобы достичь края заграждений, устроенных Макроном. Внезапно Катон почувствовал на плече руку движущегося за ним солдата. Центурион обернулся и увидел, что тот указывает вправо. Меньше чем в сотне шагов виднелись силуэты двух иудеев, еле различимые на фоне ночного неба. Послышались обрывки беседы и смех, потом две фигуры медленно двинулись прочь, обходя дозором периметр лагеря. Группка римлян двинулась дальше, пока не стало ясно, что они миновали полосу заграждений. Тогда Катон повернул и пошел параллельно стене форта — в направлении красного света костров вражеского лагеря.
Все его чувства были напряжены: он пытался уловить любой знак чужого, любой намек на опасность. Холод пронизывал тело,
— Сикоракс! — шепотом позвал он.
— Здесь, командир.
Катон повернулся к темной фигуре, стоящей рядом на коленях:
— Телеги и животные вон там… — он указал на плотную массу в четверти мили от онагров. — Убери часовых и поджигай. Сделай как можно ярче, а как привлечешь внимание, пошуми от души. Потом возвращайся в форт.
— Не беспокойся, командир. Мы знаем, что делать.
— Тогда удачи. Отправляйтесь.
Сикоракс и его солдаты двинулись вперед, и их поглотила ночь. Катон махнул оставшимся бойцам, и они двинулись к онаграм. Когда подобрались поближе, звуки вражеского лагеря стали слышнее, и Катон забеспокоился, что шум не позволит определить местоположение часовых у онагров, хотя и поможет скрыть приближение отряда римлян. Увидев первого человека у онагров, Катон подал знак остановиться.
— Ждите здесь.
Катон двинулся вперед по-пластунски, приподнимая голову и осматривая землю впереди. Он пробрался к онаграм сбоку и увидел, что не меньше десятка людей стоят вокруг осадных орудий — столько же, сколько солдат у Катона, если только часовые не решатся покинуть пост, когда Сикоракс поднимет шум. Катон вернулся к солдатам; они лежали в темноте и ждали.
Вскоре вдали раздался крик, через мгновение стало светлее — над телегами полыхнули оранжевые и желтые языки пламени. При свете Катон разглядел у телег встревоженных лошадей и мулов, с громким ревом рвущихся с привязи, отчаянно пытаясь спастись от жара. Катон повернулся к онаграм. Часовые сгрудились, глядя на огонь. Протяжно завыл рог, и внезапно темная пустыня наполнилась фигурами, спешащими к огню. Один из часовых с криком бросился к пожару, потом остановился и начал сердито махать остальным, зовя за собой. Другой покачал головой и что-то прокричал в ответ, указывая на землю у своих ног, отказываясь идти. Несколько часовых побежали за первым и исчезли в ночи.
Катон повернулся к солдатам.
— За мной. Без команды не нападать.
Пригнувшись, Катон двинулся к онагру, дальнему от оставшихся часовых; легко ступая, за ним двинулись остальные. Добравшись до онагра, центурион снял заплечный мешок и открыл его.
— Как только я подожгу этот, уберите часовых. Мечи наголо!
Раздался легкий скрежет — солдаты достали мечи из ножен и взяли на изготовку. Двое облили маслом раму и пучки жил, другие уложили под раму канаты и сухой хворост. Катон приготовил в трутнице обугленную ветошь и кусочки сушеной коры. Потом он ударил по кремню. После нескольких обескураживающих попыток сноп искр попал на лен. Катон осторожно подул на трут; с легким хлопком взвился язычок пламени. Катон аккуратно подложил коры, чтобы подкормить пламя, и, заслышав здоровое потрескивание, поднес огонь к топливу. После безумно долгих мгновений пламя лизнуло основание онагра, быстро растеклось по маслу и залило все вокруг бледным сиянием.
Охранники, обернувшись на огонь, тревожно закричали.
— Бей их! — заорал Катон.
Бойцы, поднявшись, бросились на часовых. Катон вытащил горящее полено из пламени, охватившего онагр, и бросился вслед за солдатами, спешащими поджечь второе осадное орудие. Надобность в трутнице отпала, и Катон сунул горящее
С охраной его люди справились легко, но в свете пламени Катон видел, как враги несутся из темноты к пылающим онаграм. Необходимо было задержать их, чтобы жадное пламя нанесло осадным орудиям как можно больший урон.
— Ко мне! — позвал Катон. — Ко мне, Вторая Иллирийская!
Подбежавших солдат он выстроил в редкое оцепление перед горящими онаграми. Бойцы замерли наготове, выставив мечи и чуть пригнувшись в ожидании врагов, бегущих к мерцающему пламени. На фоне огня римляне казались черными силуэтами, их тени тянулись далеко по земле, и первые иудеи затрепетали. Парфянин с ревом ярости и презрения проскочил мимо и очутился перед шеренгой римлян. Солдат изготовился, словно для удара, но в последний момент ударом ноги швырнул песок и камешки в лицо противнику. Парфянин затормозил и поднял руку, защищая глаза. Это погубило его, потому что римлянин сделал выпад и воткнул меч в живот противнику, потом с диким ревом освободил лезвие. Парфянин рухнул на колени, удивленно взглянув на кровь и кишки, вывалившиеся из ужасной раны.
За его спиной враги застыли на месте, не решаясь нападать, и Катон увидел свой шанс. Он набрал воздуху и заревел:
— В атаку!
Он бросился вперед, и солдаты тут же последовали за ним, подхватив клич. Когда Катон достиг врага, мозг его кипел безумной яростью. Центурион почувствовал прилив энергии, словно пожар, охватившей его жилы. Махнув мечом в резком выпаде в сторону ближайшего противника — маленького, смуглого и испуганного, — Катон услышал собственный яростный рев. Человек отбросил оружие, его пальцы вцепились в рукоять меча Катона. Лезвие пробило кисть врага и скользнуло вперед и вниз, раздробив ключицу и глубоко войдя в плечо. Человек завопил от страха и боли. Катон выдернул меч и отпихнул врага в сторону, выискивая нового противника. Солдаты с воплями и криками врезались в ряды врагов, рубили и кололи с диким отчаянием среди ярко-красного сияния пламени и пляшущих теней.
Катон бросил взгляд на широкоплечего человека с длинной черной бородой, который двумя руками держал тяжелый изогнутый меч. Увидев римлянина, бандит поднял меч над головой и бросился на Катона. Лезвие оранжево блеснуло в свете пожара, опускаясь на голову центуриона. Тот понял, что не сумеет парировать удар — попытка означала верную смерть. Катон отскочил, столкнувшись с другим человеком, и оба упали, покатившись по земле. Изогнутый меч звякнул рядом с Катоном, выбив сноп искр из булыжника. Катон лягнул ногой, чувствуя, как подкованная подошва врезалась в запястье врага. С криком боли иудей разжал руку, и тяжелый меч упал на землю. Однако Катон не успел нанести смертельный удар — человек, с которым он столкнулся, набросился на Катона, отчаянно пытаясь вцепиться в горло и лицо. Рукоять меча Катона оказалась прижатой к боку; центурион сжал левую кисть в кулак и ударил человека в висок. От удара противник всхлипнул, вцепился в Катона, оскалив зубы, и с неожиданной силой большими пальцами уперся ему в горло.
— Нет! — прохрипел Катон. — Не выйдет, скотина!
Он со всей силы ткнул противника между ног и почувствовал, как его коленная чашечка врезалась в чужой пах. Бандит судорожно глотнул, выпучив глаза, и пальцы на мгновение ослабили хватку. Конвульсивно дернувшись всем телом, Катон отпихнул противника прочь и, освободив правую руку, ткнул его мечом в бок. Лезвие выскользнуло из раны с чавкающим звуком, и Катон снова вскочил на ноги. Справа и слева его солдаты убили еще несколько врагов, но в свете пламени появлялись всё новые. Их было слишком много. Надеясь на численный перевес, бандиты бросились на римлян. Катон понял, что он и его солдаты сделали все, что могли. Оставаться здесь дальше значило накликать смерть.