Орел в песках

Скэрроу Саймон

— Найди Мириам, — сказал Макрон по-гречески. — Скажи ей, что центурион Катон должен срочно с ней поговорить. Я буду у бассейна. Понял?

Человек кивнул. Катон зашагал вверх по холму, мимо крайних домов деревни, и забрался в тень одной из пыльных пальм у бассейна. Воды было меньше, чем обычно, — небольшая лужа посреди потрескавшейся земли; Катон попытался представить, как можно выжить в таком засушливом климате. Бог иудеев, Яхве, видимо, очень жесток, если обрекает верующих на такое ужасное существование, подумал Катон. Они достойны лучшей жизни. Возможно, именно поэтому они настолько религиозны — им нужно найти хоть какую-то духовную компенсацию за тяжкое и беспросветное существование.

Легкий хруст

гравия дал знать, что пришла Мириам. Центурион вскочил и почтительно склонил голову.

— Мне сказали, что ты хочешь говорить со мной, — улыбнулась Мириам. — Не обязательно вставать в моем присутствии, молодой человек. Сядь.

Катон повиновался; Мириам опустилась рядом, устроившись поудобнее.

— Нам стало известно, что Баннус ведет сюда армию. Я пришел предупредить тебя.

— Мы уже знаем. Утром в деревню прискакал всадник. Нам велено оказать людям Баннуса помощь, иначе нас сочтут предателями и накажут.

Катон уставился на Мириам.

— И что будешь делать?

— Не знаю… — Она печально покачала головой. — Если мы откажем Баннусу, он уничтожит нас. Если мы последуем за ним, тогда вы, римляне, поступите с нами, как с его пособниками. Где нам найти иной путь, Катон?

— А есть ли такой путь? Я пришел предложить тебе и твоим людям убежище в нашем форте.

— Это доброе предложение, — улыбнулась Мириам. — Скажи мне, много ли у вас шансов пережить атаку Баннуса?

— Не буду лгать тебе, Мириам. Нас мало, и помощи ждать неоткуда. Нас могут разгромить.

— И тогда моим людям лучше не оказаться в вашем форте.

— Это верно. Если нас разгромят. Но если останетесь здесь, то наверняка попадетесь одной из сторон.

Мириам не поднимала взгляда.

— Мы пришли сюда, чтобы избежать подобных столкновений. Мы хотели мира и возможности жить, как пожелаем. Но, похоже, никуда не деться от борьбы, затягивающей людей. Все продолжается даже здесь, в пустыне. Оглянись, центурион. Есть тут что-нибудь, чем хотелось бы обладать? Что тут может возбудить алчность? Ничего. Именно поэтому мы и поселились в этом покинутом месте. Мы ушли из земель, которых может домогаться человек. Мы отказались от всего, что вызывает зависть или стяжательство. Мы такие, какие есть — ничего более. И все равно нас не оставляют в покое. Хотя мы не желаем им зла, они хотят уничтожить нас. — Мириам протянула руку и положила ее на сундучок. — Такова была судьба моего сына. Я не хочу такой судьбы моему внуку. Юсеф — все, что у меня осталось. И еще — тающие воспоминания старухи.

Мириам наклонила голову и замолкла. Катон не мог найти искренних слов утешения и только ждал. Плечи женщины сгорбились; слеза скатилась на песок, оставив темный след. Катон кашлянул.

— И все-таки, ты примешь нашу защиту?

Мириам вытерла рукавом глаза и взглянула на Катона.

— Со всей благодарностью, нет. Здесь наш дом. Нам больше некуда идти. Мы останемся; может быть — спасемся, может быть — исчезнем. Но я благодарна тебе за предложение.

Катон кивнул.

— Мне пора. — Он встал и посмотрел в глаза Мириам: — Удачи. Пусть твой бог защитит тебя и твоих людей.

Мириам подняла глаза к небу и зажмурилась.

— Да будет воля твоя…

— Как?

Мириам улыбнулась.

— Мой сын так говорил.

— А…

— Прощай, центурион. Надеюсь, еще увидимся.

Катон зашагал в сторону деревни — к своим солдатам; когда он скрылся за домами, Мириам застонала и дала волю слезам.

Баннус и его парфянские союзники не высылали разведчиков, а маршировали к форту в открытую, на виду у Катона и его солдат. Центурион хмуро усмехнулся. Если Баннус пытался впечатлить противника размерами своего войска, то вполне преуспел в этом. По прикидкам Катона, римлянам противостояли больше трех тысяч человек,

из них примерно пятьсот всадников — в основном парфян, мастеров обращения с луком и стрелами, и умелых мечников, если дойдет до ближнего боя. Колонна противника легко угадывалась под плотной тучей пыли, поднятой копытами и ногами. В тылу колонны тянулся небольшой обоз — несколько телег, едва различимых в пыльной пелене; что они везут, разглядеть было невозможно. Колонна двигалась неспешным шагом, не торопясь в битву, но с уверенностью, что пройдет по этим землям безнаказанно.

Оценив численность хорошо вооруженного противника, Катон быстро занес сведения на восковую табличку, взятую из седельной сумки, и подозвал солдата.

— Отвези префекту. Сообщи ему, что на момент этой записи враг был примерно в двадцати милях от форта. При нынешней скорости они не объявятся до завтрашнего вечера. Понял?

— Понял, командир.

— Вперед.

Солдат пустил лошадь в галоп, оставив за собой маленькую пыльную бурю. Передовой наездник вражеской колонны повернулся и жестом указал на горстку римлян, но в погоню за ними никто не бросился. Остаток дня разведчики двигались впереди Баннуса и его армии — поодаль, чтобы успеть спастись от внезапной атаки парфянской кавалерии. С наступлением ночи вражеская колонна остановилась. Людям Баннуса удалось раздобыть топлива на несколько костров — найти дерево в этой пустыне было непросто. Своим бойцам Катон запретил разводить огонь — костер мог выдать их положение. Наоборот, дождавшись темноты, центурион приказал сменить позицию, сместившись на другой фланг передней линии противника — на случай, если Баннус решит застать врасплох римлян, следящих за его передвижением. Затем, велев солдатам спешиться и выставив часовых, Катон завернулся в одеяло и попытался уснуть, хотя ночью резко похолодало.

На следующий день с первыми лучами солнца Макрон выехал из форта, чтобы проверить, что сделали солдаты. Ямы, вырытые прошлым вечером, представляли опасное препятствие для атакующей кавалерии. За ямами начиналась вторая линия обороны. Солдаты усеяли пространство шипастыми железными ежами, взятыми из цейхгауза когорты. Шипы пронзят копыто любой лошади или ногу солдата — хоть босую, хоть в сапоге — и выведут из строя всякого, кто сунется на линию обороны римлян. Однако за второй линией обороны противника удержит только вал форта. Макрон коротко взмолился Фортуне и Марсу, прося, чтобы у врага не оказалось осадных лестниц или таранов. Иначе, с их численным преимуществом, победа врага — лишь вопрос времени.

В воздухе еще держалась ночная прохлада, и Макрон поежился, когда, завершив проверку, повернул назад, к форту. Подъезжая к воротам, префект заметил всадника, приближающегося с севера, и, натянув поводья, прищурился, пытаясь рассмотреть человека. Не римлянин, это ясно: накидка покрывала его тело и голову. Макрон взялся за рукоять меча и дернул поводья, поворачивая лошадь навстречу. Очевидно, часовые тоже заметили всадника; послышался топот сапог — дежурная центурия поднималась на стены. Макрон нахмурился при виде такой небрежности. Караульным полагалось заметить всадника раньше Макрона. Кому-то придется ответить, решил префект.

Неожиданно всадник помахал Макрону рукой, словно приветствуя, а через мгновение открыл лицо и крикнул:

— Центурион! Это я! Симеон!

Макрон убрал руку с рукояти меча и с облегчением перевел дыхание, затем поднял руку и помахал Симеону в ответ, направляя лошадь навстречу проводнику, который осторожно прокладывал путь через линию заграждений.

— Ты выбрал неудачное время для визита, — невесело сказал Макрон.

— А бывает удачное? — Симеон рассмеялся, потом повел рукой в сторону солдат, устанавливающих ежи: — Скажи, центурион, для чего ты расставляешь эти игрушки вокруг форта?