Ориан, или Пятый цвет
Шрифт:
— Алло, рассыльные? Говорит следователь Казанов. Откуда пришло письмо, которое я нашла сегодня утром на своем столе?
Чей-то голос дал ей ответ, который она ждала.
— Очень хорошо. Спасибо. Кстати, я видела утром разбитый мотороллер перед гаражом, чей он?
— Это машина месье Ле Балька.
— Ле Бальк? А что с ним?
— Полагаю, он уснул на своем мотороллере. Но он бравый парень. Он сам все вам расскажет!
Ориан почувствовала облегчение: стало быть, все не так серьезно. В дверь постучали. Вошел рассыльный к вручил ей еще один коричневый конверт.
— Кто-то из Пале-Рояль влюблен в вас? — пошутил он. —
— Обязательно!
Ориан вскрыла конверт. Цель на этот раз была названа по имени, и она почувствовала, как кровь отхлынула от сердца.
«Знаете ли вы, что небезызвестный вам Эдди Ладзано страшный проходимец? Я уж не говорю о его способностях мотоциклиста, которые могли бы поставить его в ряд подозреваемых в хищении документов у несчастной Изабеллы Леклерк, когда она, бездыханная, лежала возле вашего офиса. Знайте, что Ладзано ни в чем себе не отказывает. Яхта „Массилия“ — его любовь только тогда, когда она в море. Временное пристанище Ладзано — дом номер 96 на улице Помп».
Она не верила своим глазам. Ладзано живет в доме бирманки! Он ее любовник? Гнев овладел Ориан. А ведь он почти до слез разжалобил ее, рассказывая, как спасал «Массилию»! А мотоцикл? Неужели он способен вытворять чудеса вольтижировки над еще не остывшим телом Изабеллы? Она встала и открыла шкаф, в котором находились «объективки» на людей, прошедших через ее кабинет в качестве свидетелей, обвиняемых или осужденных. Папка «Ладзано» была тоненькой. А сам он был изображен на фотографии, сделанной на каком-то приеме, — двубортный темный костюм и очень белая рубашка с накрахмаленным воротничком. Загорелое лицо. Глаза смотрели в объектив простодушно и чуть насмешливо. Другое фото, вырезанное мз журнала «Паруса и парусники», показывало его на палубе «Массилии», в белых шортах и красной тенниске. Глаза будто у ребенка, впервые увидевшего рождественскую елку. Ориан вспомнила выражение его лица во время допроса в ее кабинете: искренность, чистосердечие, неподдельная теплота, никак не вяжущиеся с обвинениями, пришедшими из Пале-Рояль. Спускаясь за второй порцией кофе, она наткнулась на Гайяра.
— Ориан, ваш вид внушает беспокойство. У вас такое лицо, словно вы спите, когда думаете. Однако, кажется, думаете вы не много.
— Работа, месье… утомляет…
— Это мне понятно. Но какая у вас работа? Дело о липовых накладных коммунальных фирм за неделю не продвинулось. Насколько помнится, вы обещали вплотную заняться им.
— Я и занимаюсь, — солгала она. — Вот только… немного приду в себя…
Шеф доброжелательно посмотрел на нее.
— Вы никак не оправитесь после смерти друзей, если не ошибаюсь?
Ориан поняла, что сейчас расплачется. К Гайяру она относилась как к отцу: ей никогда не удавалось долго скрывать от него свою озабоченность, неприятности. Но для него достаточно было полуслова, и ей хотелось, чтобы так всегда и оставалось.
— Если вы не против, я передам его Маршану. Он постоянно требует от меня дел посложнее. Труженик, скажу я вам!
Слова эти ущемили самолюбие Ориан.
— И речи быть не может! Липовые накладные — на мне. Зря я, что ли, старалась три месяца, пока выловила заправил…
И отдать лучший кусок Маршану? Сейчас я имею доступ к их архивам и не постесняюсь засунуть нос поглубже!
— Ладно, очень хорошо, — успокоил
Ориан вернулась в свой кабинет, громко хлопнула дверью. Когда Гаэль Ле Бальк постучался, она уже остыла и встретила его улыбкой.
— Дорожное происшествие? — спросила она, увидев его перевязанную кисть.
Молодой человек потупился.
— Вы уже в курсе?
— Мне об этом рассказало переднее колесо вашего мотороллера. Деталей не знаю. Ничего серьезного?
— Нет, отвлекся на миг, и р-раз — я уже на тротуаре. Но не беспокойтесь, это произошло не на улице Помп. Там я был само внимание, а спланировал уже около нашего офиса. Колесо наехало на масляную лужу в четвертом часу, еще темно было.
Ле Бальк рассказал ей, как прошла вечерняя слежка: прибытие Орсони, потом — Кастри. И наконец, невероятное появление «фасель-веги» и ее немыслимого водителя. Он не стал распространяться о неудачном преследовании в Булонском лесу. Ориан слушала молча, делала пометки и чертила на отдельном листочке непонятные стрелки. Она вынула из бювара фотографию Ладзано и показала ее полицейскому.
— А этого вы видели?
Ле Бальк взял фото и всмотрелся.
— Нет, не видел.
— Уверены? — усомнилась Ориан.
— Абсолютно. Я бы его запомнил. Такие физиономии не забываются, не так ли?
— Конечно, — ответила она, покраснев, словно безобидное замечание Ле Балька разоблачило ее. — А вы узнали, что они делают на этой улице Помп?
— Вчера было море света, присутствовали разряженные дамы, не похожие на проституток, однако несколько фривольные, немного эксцентричные, довольно раскованные. Когда Кастри вышел, он казался озабоченным и озадаченным, его явно что-то неприятно поразило.
Ориан закурила.
— Вам знаком цементный деятель, которого вы видели там в первый раз?
— Да, Шарль Бютен.
— Верно. Я позвонила ему вчера утром и задала только один вопрос: «Что вы делали в такой-то день, в такой-то час в доме очаровательных бирманок на улице Помп?» Он расхохотался. Отсмеявшись, сказал, что был с несколькими старыми друзьями на одном из вечеров поэзии, которые устраиваются с незапамятных времен. Я назвала ему имя Орсони, и он не удивился. Только уточнил, что сам посещает этот дом время от времени, тогда как у Орсони там несомненно есть сердечный интерес. Неплохо сказано, не так ли? С какой деликатностью наши промышленники говорят о своих сексуальных пристрастиях! Я, между прочим, узнала, каким поэтом они сейчас увлекаются. Впрочем, могла бы и догадаться, если учесть ускоренное обучение маленькой бирманки.
— Рембо?
— В точку.
17
Десять пробило на колокольне церкви Сен-Поль. Советник Маршан поужинал в бистро «Ла тартин» — съел несколько порций вареной свинины. Он жил в Париже уже месяц и ни разу не ужинал дома. Ему больше нравилась атмосфера невзыскательных маленьких кабачков, а по пятницам, будучи добрым католиком, он ел рыбу в «Ниццеанце» на площади Сент-Катрин. Жена его, преподаватель естествознания лицея «Монтень» в Бордо, предоставила ему полную свободу. Но на выходные он возвращался в их особняк в Флуараке по ту сторону Гаронны. Четверо ребятишек радовались его приезду, и он проводил с ними время до вечера воскресенья, когда вся семья провожала его до вагона скорого поезда на вокзале Сен-Жан.