Орикс и Коростель
Шрифт:
У третьей сторожевой башни он останавливается. За стеной он видит что-то белое — серовато-белое, вроде облако, но оно слишком низко. И облака не бывают такой формы. Оно тонкое, колеблющийся столб. Где-то на побережье, в нескольких милях к северу от Детей Коростеля. Поначалу Снежный человек решает, что это туман, но туман вот так не поднимается и не клубится. Это дым, никаких сомнений.
Дети Коростеля часто разводят костры, но такие большие — никогда, их костер так не дымился бы. Может, результат вчерашнего урагана — ударила молния, начался пожар, во время дождя погас, а потом снова разгорелся.
Он съедает половину энергетического батончика, выпивает воды и шагает дальше. Он прихрамывает, раненая нога дает о себе знать, но нет времени остановиться и заняться ею, сейчас надо идти как можно быстрее. Ему нужен пистолет-распылитель — и теперь уже не только из-за волкопсов и свиноидов. Время от времени Снежный человек оглядывается через плечо. Дым на месте, одинокий столб дыма. Он не расползается. Поднимается в небеса.
= 12 =
Вылазка в плебсвилли
Снежный человек хромает по стене к стеклянному белому куполу — тот отдаляется, будто мираж. Из-за ноги скорость снизилась, а к одиннадцати часам бетон совсем горячий, не пройдешь. Снежный человек обматывает голову простыней, кутается в нее как можно плотнее, накидывает ее поверх бейсболки и рубашки, но все равно рискует обгореть, несмотря на солнцезащитный крем и два слоя одежды. Он радуется новым темным очкам.
Он прячется в тени ближайшей сторожевой башни, чтобы переждать полдень, пьет воду из бутылки. Когда жара спадет, а сверкание приглушится, когда пройдет послеобеденная гроза, ему останется идти всего часа три. При прочих равных он доберется до купола засветло.
Жара обрушивается на него, рикошетит от бетона. Снежный человек расслабляется, вдыхает эту жару, чувствует, как пот течет по телу, будто сороконожки ползают. Глаза сами собой закрываются, в голове мелькают фрагменты старых пленок.
— За каким хреном я ему понадобился? — говорит он. — Почему он не оставил меня в покое?
Без толку об этом думать, особенно сейчас, в жару, когда мозги превратились в кусок плавленого сыра. Нет, не плавленый сыр, лучше избегать мыслей о еде. В мастику, в клей, в гель для волос в тюбике. Когда-то у него был такой гель. Снежный человек точно помнит, как этот гель лежал рядом с бритвой: на полке должен быть порядок, ему так нравилось. Перед глазами внезапно возникает яркий образ: он сам, только что из душа, втирает гель во влажные волосы. Он в «Парадиске», ждет Орикс.
Он желал добра или, по крайней мере, не желал зла. Не хотел причинять боль, не всерьез, не в реальности. Фантазии не считаются.
Была суббота. Джимми лежал в кровати. В те дни ему тяжело было просыпаться, за последнюю неделю он несколько раз опаздывал на работу, да плюс еще на той неделе и на предыдущей; у него скоро будут неприятности. Не то чтобы он дебоширил — наоборот. Он всячески избегал людей. Начальство до него еще не добралось — может, узнали про его мать и ее смерть предательницы. Разумеется, они узнали, это общеизвестный неприятный секрет, в Компаундах не принято упоминать о подобных вещах — невезение, порча, плохо закончится,
В этом был один плюс: теперь, когда мать мертва, может, КорпБезКорп наконец перестанет до него докапываться.
— Подъем, подъем, подъем, — говорит будильник. Розовый будильник в виде фаллоса, шуточный подарок одной любовницы. Раньше часы казались ему забавными, но в то утро он их возненавидел. Вот чем он был для нее, для них всех: механической игрушкой, шуткой, развлекалочкой. Никто не хочет быть асексуальным, но исключительно сексуальным объектом тоже никто не хочет быть, сказал однажды Коростель. Вы правы, сир, подумал Джимми. Еще одна неразрешимая загадка человечества.
— Который час? — спросил он. Часы склонили головку, потом розовый член опять встал.
— Уже полдень, уже полдень, уже…
— Заткнись, — сказал Джимми. Часы затихли. Запрограммированы реагировать на грубость.
Джимми подумывал встать, пойти на кухню, открыть пиво. Очень неплохая идея. Он лег спать черт-те когда. Одна его любовница — как раз та, что подарила ему часы, — вчера таки смогла пробиться через стену молчания, которой он себя окружил. Она пришла около десяти вечера, принесла какой-то еды — курицу и картошку, она знала, что он любит, — и бутылку скотча.
— Я за тебя волновалась, — сказала она. На самом деле ей требовался очередной сеанс быстрого краденого секса, и Джимми постарался, чтоб она получила что хочет. Но ему самому было до лампочки, и, видимо, это чувствовалось. А потом стандартные: В чем дело, Тебе со мной скучно, Мне правда важно, что с тобой происходит, и так далее и тому подобное.
— Уйди от мужа, — сказал Джимми, чтобы она умолкла. — Давай убежим в плебсвилли, будем жить в трейлере.
— Ну, я не думаю… ты ведь не всерьез?
— А что если?
— Ты мне не безразличен, но ведь и он мне не безразличен, и…
— Ниже пояса.
— Прости? — Очень изысканная женщина, она говорила Прости? вместо Что?
— Я сказал — ниже пояса. Я тебе небезразличен только ниже пояса. По буквам продиктовать?
— Не знаю, что на тебя нашло, ты в последнее время ужасно грубый.
— Что, уже не забавно, да?
— Да, не забавно.
— Тогда отвали.
Они поссорились, она расплакалась, отчего Джимми, как ни странно, полегчало. Потом они допили скотч. А потом снова занимались сексом, и на сей раз Джимми было хорошо, а вот его любовнице, кажется, не особо, потому что он был тороплив, груб и не выдал ей обычную порцию комплиментов. Великолепная задница и все в таком духе.
Зря он завелся. В конце концов, она хорошая женщина, у нее настоящая грудь и масса собственных проблем. Интересно, увидит ли он ее снова. Скорее всего, да, потому что, когда она уходила, в ее взгляде читалось Я смогу тебе помочь.
Джимми отлил и уже доставал пиво из холодильника, когда зажужжал интерком. А вот и она, стоило только вспомнить. Он снова разозлился. Подошел к спикерфону, включил его и сказал:
— Уходи.
— Это Коростель. Я внизу.
— Не верю, — ответил Джимми. Он включил трансляцию с видеокамеры в вестибюле. Так и есть — Коростель, показывает в камеру средний палец и ухмыляется.