Орикс и Коростель

Этвуд Маргарет

На самом деле, поскольку у этих людей нет ничего, что можно передавать по наследству, у них не будет ни генеалогии, ни свадеб, ни разводов. Они идеально приспособлены к среде обитания, в которой им придется существовать, следовательно, им не нужно строить дома, создавать инструменты, оружие, даже одежду. Им не нужны пагубные символы вроде королевств, икон, богов или денег. Что лучше всего, они перерабатывают собственные экскременты. С помощью великолепного сращивания генов, с использованием генетического материала…

— Постой-постой, — сказал Джимми — Но среднестатистические родители от своих детей таких вещей не хотят,

по большей части. По-моему, тебя заносит.

— Я же говорю, — терпеливо объяснил Коростель, — это образцы. Они представляют собой искусство возможного. Для будущих покупателей мы будем создавать детей в соответствии со списком требований. Разумеется, не всем понравятся все эти новшества, это мы тоже учли. Хотя ты удивишься, когда узнаешь, скольким людям нужен милый умненький ребенок, который ест одну траву. Вегетарианцы очень заинтересованы. Мы проводили маркетинговые исследования.

Какая прелесть, подумал Джимми. Вы сможете использовать ребенка вместо газонокосилки.

— А говорить они умеют? — спросил он.

— Ясное дело, умеют, — ответил Коростель. — Когда им есть что сказать.

— А шутить?

— Вообще-то нет, — сказал Коростель. — Чтобы шутить, нужно чуточку злобы, нужно быть слегка на грани. Масса экспериментов, мы продолжаем над этим работать, и вскоре, я думаю, от шуток мы избавимся, — Он поднял свой стакан и улыбнулся Джимми. — Я рад, что ты здесь, орех пробковый. Мне нужно было с кем-нибудь поговорить.

Джимми получил отдельную квартиру внутри купола. Вещи прибыли туда раньше него, все шмотки выглажены; белье — в ящике для белья, рубашки аккуратно сложены, электрическая зубная щетка перезаряжена — да еще обнаружились вещи, которых, насколько Джимми помнил, у него никогда не имелось. Новые рубашки, новое белье, новые электрические зубные щетки. Кондиционер выставлен на ту температуру, которая ему нравилась, на столе в столовой накрыт ужин (дыня, ветчина, сыр бри — судя по этикетке, настоящий). На столе в столовой! У него и столовой-то никогда не было.

Влюбленный Коростель

Сверкает молния, грохочет гром, льет дождь, такой сильный, что воздух побелел, как молоко, плотный туман, будто текучее стекло. Снежный человек — болван, фигляр, трус — скрючился на стене, голову прикрыл руками, если сверху посмотреть — полный идиот. Он гуманоид, он гоминид, он отклонение, он ужасен: он будет легендой, если найдется кому складывать легенды.

Если бы только рядом был слушатель, какие байки он смог бы поведать, какие стоны простонать. Жалобы влюбленного на свою любовь или что-то в этом духе. Есть из чего выбрать.

Потому что в воспоминаниях он приблизился к кульминации, к той части трагедии, где значится ремарка: Входит Орикс. Роковой момент. Но какой из них роковой? Входит Орикс, маленькая девочка с педофильского порносайта, в волосах цветы, на подбородке взбитые сливки; или Входит Орикс, девочка-подросток из новостей, которую вызволили из гаража старого извращенца; или Входит Орикс, обнаженная менторша, в закрытом святилище Детей Коростеля; или Входит Орикс, на голове полотенце, только что из душа; или Входит Орикс, в сером

брючном костюме и туфлях на каблуке, в руке портфель, воплощенная профи по продажам из Компаунда? Какой момент роковой и как можно быть уверенным, что некая тема соединяет первый эпизод с последним. Была ли одна Орикс, или имя ей Легион?

Любой момент подойдет, думает Снежный человек, и дождь течет по его лицу. Все они есть, ибо все они сейчас со мной.

О Джимми, это так позитивно. Я так счастлива, что ты это понимаешь. Парадиз потерян, но ведь «Парадиск» в тебе, и в нем куда лучше. А потом серебристый смех, прямо над ухом.

Джимми не сразу узнал Орикс, хотя наверняка видел ее в тот первый вечер, когда смотрел в одностороннее зеркало. На ней, как и на Детях Коростеля, не было одежды, она была прекрасна, как они, и издалека почти не выделялась. Темные волосы распущены, она стояла к нему спиной, ее окружали другие; просто элемент картины.

Несколько дней спустя, когда Коростель показывал ему, как работать с мониторами, передающими изображение с камер, спрятанных в листве, Джимми разглядел ее лицо. Она повернулась к камере, и он снова увидел его, этот взгляд, что пронизывал его и видел таким, какой он есть на самом деле. Только глаза у нее стали другие — зеленые и светящиеся, как у Детей Коростеля.

Глядя в эти глаза, Джимми пережил момент чистого блаженства, чистого ужаса: она перестала быть изображением — просто портретом, что хранился в тайне и темноте, распечаткой, которую Джимми прятал между матрасом и третьей доской новой кровати в новой квартире Компаунда «Омоложизнь». Она вдруг стала настоящей, объемной. Он думал, она ему приснилась. Как может человек попасться вот так, в один миг, на один взгляд, на поднятую бровь, на изгиб руки? Он попался.

— А это кто? — спросил он Коростеля. У нее на руках сидел молодой скунот, она протягивала его Детям Коростеля, и те нежно гладили зверька. — Она ведь не одна из них. Что она там делает?

— Она их учит, — сказал Коростель. — Нам нужен был посредник, который смог бы с ними общаться на их уровне. Простые концепции и никакой метафизики.

— А чему она их учит? — безразлично спросил Джимми: нельзя показывать Коростелю, что заинтересовался любой женщиной, — Коростель непременно засмеет.

— Ботанике и зоологии, — улыбнулся Коростель. — Другими словами, объясняет им, что нельзя есть и что может укусить. И чему не надо делать больно, — прибавил он.

— А почему она голая?

— Они никогда не видели одежды. Одежда их только смутит.

Уроки Орикс были коротки: не больше одного факта за один раз, оптимальный вариант, объяснил Коростель. Модели «Парадиска» не были глупы, просто начинали, по сути, с нуля, им требовались повторения. Кто-нибудь из персонала, специалист в той или иной область, рассказывал Орикс все, что касалось сегодняшней темы, — листьев, насекомых, млекопитающих или рептилий. Потом она опрыскивала себя химическим составом с цитрусовыми производными, чтобы отбить запах женских феромонов — иначе могли возникнуть проблемы, потому что мужчины почувствовали бы ее запах и решили, что ей пора спариваться. Подготовившись, она проскальзывала внутрь через секретную дверь в чаше деревьев. Таким образом она появлялась в мире Детей Коростеля и исчезала, не вызывая лишних вопросов.