Орин. Продолжение романа «Тёмное Пламя»
Шрифт:
Свойства, и особенно последнее, остались малоизученными. Достоверно было известно, что перстень с таким камнем помогает, и весьма существенно, пробуждать Высшие Способности, и в целом способствует здоровью и долголетию. Так же непостижимым путём владельцу перстня способствовала удача. Были даже перстни, надев которые можно
было сразу оказаться в нуль-пространстве, и, соответственно, в этом мире стать невидимым, но таких было немного. Их испокон веков почему-то называли «Прелестные Кольца» или «Кольца Прелести». Сколько их было и осталось, никто не знал, к тому же, владельцы перстней часто скрывали факт, что владеют ими. И была легенда о самом главном из колец – Аркестоне, или Аристоне, так назывался кристалл его венчающий.
Это был Аркестон!
То же, что в видении он был тёмно-голубым, а не тёмно-синим объяснялось, видимо, тем, что он около двух веков пробыл в космосе, на разрушенном корабле, и потерял много энергии.
Но ещё удивительнее было другое, Орин ощутил – это его перстень! Сейчас он как никогда чувствовал, что прожил много жизней, и когда-то, в прежних воплощениях, владел им. Так же пришло чувство, что кольцо, проявилось неслучайно. Это знак, что однажды оно вернётся к нему. Он ощущал – кольцо ищет его несколько веков, и уже почти нашло! Оно близко! Оно где-то рядом!
Видение, которое, казалось, должно было окончательно не дать Орину спать, оказало, противоположный эффект. Видимо есть лимит впечатлений, которые можно выдержать. Он заснул как убитый.
Однажды к его шатру пришёл лично Мудрый Бобр и с неподдельным уважением попросил разрешения войти.
Ошарашенный Орин, конечно же, немедленно пригласил старшего наставника, и предложил ему почётное место на волчьих шкурах. Кивнув, старик опустился на шкуры и долго молча смотрел на колеблющееся пламя очага.
– Орин, – наконец сказал он, – ты удивил нас. Ты меньше всех подходишь, чтобы выживать в лесу, и, ты лучше всех сумел это! Задача первого круга обучения сделать Священную Чащу родным домом – лес из врага должен стать другом. Так вот Орин, твоим другом он уже стал. Мне больше нечему тебя учить, на первом круге.
Орин изумлённо молчал.
Понимающе взглянув, старый воин продолжил.
– Ты слаб Орин, извини, это так, и ты и сам это знаешь. Но ты умён и умеешь думать о завтрашнем дне. Поверь, такой дар встречается гораздо реже, чем сила. И такие люди могут быть полезны племени не меньше, а часто и куда больше чем самые великие кшатрии, – так называли воинов и охотников. – Мы много говорили о тебе…
Мудрый Бобр опять замолчал, явно обдумывая как лучше сказать то, что намеревался. Багровый отблеск очага лёг на изборождённое морщинами лицо.
– Кроме того ты корн, или, как говорим мы – гой, – наконец, продолжил он, – а гои часто обладают способностями намного превосходящими способности обычных людей – изгоев, или орнов, как говорят на твоей родине. У нашего рода много хороших кшатрий, но у нас только один по-настоящему искусный вед – Чёрный Лебедь, благодаря его искусству ты не ушёл в страну мёртвых. Он просил наблюдать за тобой, поскольку полагает, что ты, как и твоя мать, обладаешь способностями к ведовству. И мы убедились – он прав. Ребёнок с такими способностями, как правило, гораздо умнее и, что не мене важно, сообразительнее, чем обычный. Мы, наставники, думаем, ты принесёшь племени больше пользы, если на второй круг не вернёшься в Школу, а начнёшь учиться у Чёрного Лебедя его искусству. Ты будешь хорошим ведом, таким, какой и нужен роду.
Непонятная, и неожиданная волна поднялась в груди Орина. То, что он услышал, было великой честью. Вед уважался в племени даже больше, чем самый великий воин. И даже среди мальчишек, всех поголовно мечтавших стать великими кшатриями чтилась эта традиция. В принципе, в предложении Мудрого Бобра не было необычного, учеников
И это уже не говоря о том, что ему больше не нужно возвращаться в Школу Молодых Волков, всё же остававшуюся для него с его здоровьем и положением парии сущим адом. Да и мама, будет очень рада: веду нужно куда реже рисковать, и у него велики шансы дожить до преклонных лет.
– Спасибо тебе уважаемый старший наставник за то, что ты оказал мне такую великую честь, – вдруг, сказал кто-то в Орине его губами и его языком, – но у меня есть чувство, что мой путь – это путь воина!
Сказав такое, Орин сам изумился не меньше, чем Мудрый Бобр.
Старший Наставник долго смотрел в затухающий огонь.
– Ты знаешь, что означает твоё имя – Орин? – Наконец спросил тот.
– Всегда Вооружённый, – ответил он.
– Знаешь, именно твоё имя вначале и привлекло к тебе внимание Чёрного Лебедя, – сказал наставник, – он почувствовал, что оно не случайно, а он редко ошибается.
Мудрый Бобр опять замолчал. А затем задумчиво закончил.
– Гои не живут для себя, говорят у нас, подразумевая, что для гоя главное его долг перед родом и племенем, и поэтому гой часто не вправе выбирать для себя ту жизнь, которой он хотел бы жить, кроме того, то, что ты сказал сейчас, покажется невероятной глупостью всем, кто тебя знает. Но у каждого из нас свой Урок Кармы, и у меня почему-то чувство, что ты свой Урок выбираешь правильно.
Царь Орин очнулся, и несколько мгновений переживал необычно яркое воспоминание, по-новому ощущая неведомый голос вдруг проснувшийся в нём. Так было не раз, и он никогда и никому об этом не рассказывал, даже матери. Таинственный голос, вдруг пробуждающийся в нём в наиболее важные моменты жизни, всегда был судьбоносным, и определял всё на многие годы вперёд. И он уже смирился, что голос непостижим. Равно как он давно уже понял, что этот голос даже важнее, чем удивительные видения.
Царь вновь всмотрелся в Солнце Ночи, транс вернулся, и прекрасная планета вновь открыла с пугающей реальностью, его детство.
На этот раз это был третий год обучения.
Ему уже было четырнадцать, но подорванное здоровье так и не вернулось. Однако он не выбрал путь веда, предпочтя дальнейшее обучение в Школе. Он по-прежнему отставал во всём, что требовало физической силы, ловкости и выносливости. Его ум и сообразительность, которой он особенно гордился, в купе с воспитанным матерью эгоизмом, индивидуализмом, а так же физической слабостью, сыграли плохую службу, пробудив у сверстников, вместо пренебрежения, зависть и неприятие. Не осознавая этого, пытаясь самоутвердиться, он при каждой возможности стремился показать интеллектуальное превосходство над товарищами, а иногда и над наставниками, и ещё больше усугублял положение. Неприязнь к нему росла всё сильнее.