Орион и завоеватель (Орион - 4)
Шрифт:
В палатах царицы было темно, темней, чем в самую черную безлунную полночь. Мрак казался столь глубоким и полным, что мне даже померещилось, будто я шагнул в небытие, в пустоту, где не могли существовать свет и тепло. Мое дыхание пресеклось. Я вытянул руки, пытаясь, подобно слепцу, на ощупь отыскать какую-то опору в этой стигийской пропасти. И я искал ее, а чувства твердили мне, что я падаю в бездну, где не существует ни времени, ни пространства. Панический страх уже овладевал мной...
И тут я увидел едва заметный огонек. Он мерцал робко, подобно первой утренней звезде, и я даже усомнился
Загорелись лампы - сначала неярким дрожащим светом, наконец они засияли в полную силу. И я увидел, что оказался в невероятно длинном и широком зале, далекий потолок скрывали тени. Пол мерцал белым мрамором, с обеих сторон рядами стояли массивные колонны из зеленого камня.
В дальнем конце зала восседала Олимпиада - или Гера?
– на троне резной слоновой кости, украшенном чеканным золотом. Царица излучала великолепие, но змеи копошились у подножия ее трона, ползали по ступеням мраморного возвышения, по высокой спинке самого трона. Небольшие смертельно ядовитые змейки сплетались с огромными удавами, щели их зрачков сверкали.
Эта колоссальная комната не могла быть частью дворца Филиппа. Должно быть не заметив того, я проник в другой мир, в другую вселенную.
"Вот это колдовство!
– решил я.
– Простодушным воинам Филиппа даже не представить такого".
– Иди ко мне, Орион.
– Низкий и мелодичный голос Олимпиады доносился словно из неведомой дали, и, хотя я стоял вдалеке от трона, мне показалось, что она находится рядом.
Я шел к ней словно в трансе, и путь этот казался мне бесконечным. Я не слышал ничего, лишь стук собственных сандалий по мраморному полу. И я следил за змеями, а они не отрывали от меня мерцающих глаз.
Наконец я оказался возле подножия трона. Медно-красное платье Олимпиады, гармонировавшее с цветом ее волос, оставляло нагим плечи и руки. В разрезе юбки виднелись длинные гладкие ноги. Драгоценности украшали ее грудь и пальцы. Царица взглянула на меня и улыбнулась, жестокая и прекрасная.
– Ты боишься меня, Орион?
– Нет, - отвечал я, хотя один из питонов уже оплетал пятнистым буро-зеленым телом мои ноги, поднимаясь по мне словно по дереву. Я застыл, не в силах шагнуть, не в силах бежать, не в силах даже шевельнуть рукой или пальцами. И все же я не ощущал страха. Я был действительно околдован.
Олимпиада откинулась на спинку трона, гибкая кобра скользнула по ее нагому плечу и спустилась на грудь.
– Ты любишь меня, Орион?
– Нет, - сказал я.
– Я люблю... Афину.
Улыбка ее сделалась холодной.
– Смертный не может любить богиню. Тебе нужна женщина из плоти и крови, ты любишь меня.
– Не хочу обидеть, но...
– И ты будешь любить меня!
– отрезала она.
– И никого другого.
Я обнаружил, что теперь больше не могу говорить. Питон сдавил мне грудь. Голова его оказалась прямо перед моим лицом и прикоснулась к щеке. В желтых
– Теперь ты будешь любить меня, - повторила Олимпиада.
– И выполнишь мой приказ. Не только здесь и сейчас, но и всегда и везде я буду повелевать тобой.
Казалось, тело уже не принадлежало мне, оно сделалось машиной, которой управлял кто-то другой. Я мог еще думать, мог ощущать тяжесть и мощь могучих колец питона, уколы его языка. Еще я мог слышать слова Олимпиады... И увидел, как вспыхнули желтым огнем глаза царицы, когда она наклонилась вперед. Но я не мог повернуться, зная, что, если она пожелает, сердце мое остановится.
Кобра проползла по коленям Олимпиады и спустилась, обвив ножку трона. Броский металлический браслет на руке царицы оказался небольшой змейкой, теперь она скользнула вниз и застыла.
А потом Олимпиада встала, взяла обеими руками коралловую змейку и сделала три шага вперед.
– Ты будешь любить меня, - повторила она, - и делать то, что я прикажу тебе.
Царица приложила змейку к моему горлу. Тонкие клыки пронзили мою кожу, и огненный поток боли со скоростью электрического удара пробежал по моим венам. Я понял, почему Олимпиада сначала заставила питона обвить меня кольцами. Без него я просто бы рухнул на холодный мраморный пол.
Но я так и не потерял сознания, боль ослабла, оставив мое тело закоченевшим и совершенно бесчувственным. И когда Олимпиада повелела мне следовать за ней, я обнаружил, что питон соскользнул вниз и я могу идти. Царица привела меня в спальню, которая, казалось, висела в пустоте. Ступни мои ощущали нечто твердое, но, когда я взглянул вниз, там не было ничего, лишь крошечные огоньки мерцали в облаках холодного тумана - розовые, голубые, золотые, золотисто-зеленые.
Мы опустились на постель, столь же мягкую и упругую, как воды спокойного моря, звезды отовсюду взирали на нас. Олимпиада сбросила одежду, открывая великолепное тело, нежная кожа ее молоком светилась во мраке, вырисовывая силуэт прекрасной богини.
– Нравится ли тебе все это, Орион?
– спросила она, опускаясь возле меня на колени.
Я не в силах был ответить иначе.
– Да.
Она сняла с меня одежду, укоризненно качнув головой при виде кинжала на моей ноге.
– Это подарок самого Одиссея, - пояснил я.
– Из Трои.
Не говоря ни слова, она сняла кинжал и бросила его во тьму, окружавшую нашу постель.
– Теперь ты мой, Орион, - пробормотала она.
И мы любили друг друга... Неторопливое начало лишь разожгло пыл. И всякий раз в момент высшей страсти она кричала:
– Ты мой! Ты мой!
И постоянно спрашивала:
– Ну, кого любишь теперь, Орион?
Я не мог ответить. Власть ее над моим телом не позволяла мне произнести имя Афины. Потом страсть вновь пробуждалась, и тела наши сплетались, даря и получая наслаждение.
– А так она ласкала тебя?
– спрашивала Олимпиада.
– А это заставляла тебя делать?
Не знаю, сколько времени прошло, но наконец мы легли рядом под бесконечным океаном звезд, тяжело вздыхая, как загнанные животные.