Ория (сборник)
Шрифт:
— А эта… пеночка… — голос чернобородого внезапно дрогнул. — Она не пела, почему предупредила риттера… так поздно?
Почему? Згур невесело усмехнулся. Этак и вправду песню сложить придется!
— Пела…
Под покровом могил
Те, кого ты убил,
Долгой муки не в силах снести.
Их, убитых, не счесть.
Не измена, а месть
Ждет тебя на неправом пути!
— Вот как… — Асмут дернул щекой. — Месть? А я подумал, что другие просто захотели поделить… это село.
Хотелось сказать «нет». Какое ему, Згуру,
— Решай сам, Асмут Лутович… Лучеву не нужна новая война. Оставь Белый Кром в покое! Если нет — сообщу Хальгу. И пусть нас рассудят боги!
Великий боярин задумался, рука сорвала травинку, смяла, отбросила в сторону…
— Но почему, Згур Иворович? Тебе мало Лучева? Згур усмехнулся. Мало?
— Да, мне мало Лучева, великий боярин! Мне нужны еще две головы — те, что ты хочешь взять себе. Забудь о Ярчуке и девушке-огринке! Ты хочешь Венец Сури — и мечтаешь о кровной мести, словно лесной разбойник! Ярчук убил твоего сына, а твой сын перебил весь его род. Так что, будете резаться до седьмого колена? А Хальг и дальше станет стравливать нас. Меня не будет — найдется иной!
— Что же предлагаешь, воевода? Голос Асмута звучал странно, в нем слышалась столь незнакомая Згуру неуверенность.
— Белый Кром достанется Хальгу. Пока. У нас нет сил для новой войны. Ее нужно готовить долго — не один год. И Лучеву будут нужны все — и я, и ты, и Ярчук. А если мы начнем резать друг друга, то на наших костях станут пировать сканды.
И вновь Згуру показалось, что вместо него говорит кто-то другой. Он вдруг понял, что из Сури ему уже не уйти. Слишком поздно…
— Ты сказал «мы»… — тихо, еле слышно проговорил Асмут. — Значит, Полуденной Сурью хочешь править ты сам. Ты — чужак, вожак наемников… Мои предки властвовали здесь еще тысячу лет назад…
— Решай сам, — повторил Згур. — Можешь договориться с Хальгом — и прислать ему мою голову. Думаешь, поможет?..
Асмут медленно встал, расправил плечи:
— Нет, не поможет… Спасибо, что спел мне песню, воевода. Ты прав, новую войну сразу не начнешь. А так хотелось!.. Что ж, через несколько лет я разобью Хальга и тогда посмотрим, кому достанется Кром. Но… Я не смогу простить этого дикаря — Ярчука. И он никогда не простит мне.
— Не прощай, — Згур почувствовал, как с плеч спадает
тяжкая ноша. — Этого не прошу…
Он вдруг понял, что выиграл еще одну битву. Может,
еще более трудную…
Пора было уходить, но Асмут внезапно поднял руку:
— Погоди… Прошлый раз ты обвинил меня в том, что я
бью кнутом беззащитных женщин…
Згур замер — боярин говорил об Ивице.
— Тогда я думал о Белом Кроме и не хотел копаться в этой грязи. Но сейчас нам придется жить вместе — и не один год. Ты должен извиниться, Згур Иворович!
Извиниться? Перед Асмутом? Но ведь он сам видел!..
— Мне все-таки пришлось взяться за кнут. Правда, я никого не бил. Просто припугнул ее служанку. Тебе интересно, что она рассказала?
Згур
— Ивица — моя единственная наследница — имени, титула и всего, что к этому прилагается. Она — и ее сын. Но это пока у меня самого не родятся дети. Давно уже подумываю о новой женитьбе, да все не с руки…
Все верно. Асмут не захотел брать в жены молодую вдову…
— Можешь поговорить с Ивицей сам… Згур не выдержал — прикрыл глаза. Хрипловатый голос, говоривший о любви. О любви — и о мести. Рыжая
рассчитала все точно…
— Поговорю… И если… И тогда — извинюсь. Асмут кивнул, по лицу скользнула злая усмешка.
— Не только с ней! Сходи на Курью гору, она часто бывает там. Ее мать была жрицей Слепого Бога. Слыхал о таком? Год назад Ивица сошлась с каким-то чаклуном. Говорят, он хорошо варит любовное зелье…
«Отведай, Згур свет Иворович! Не побрезгуй!» Згур отвернулся. Чему верить — хриплому голосу той, что клялась в любви на строках древнего свитка, или «змеиному языку» чернобородого? Но в глубине души он уже понимал: сомнение — и есть ответ. А он еще удивлялся, откуда Слепой знает об Ивице!..
— Поговорю, — повторил он, убеждая самого себя. Как только вернусь…
…Усталость валила с ног, глаза сами собой закрывались, и Згур с трудом мог понять, чего хочет от него десят-ник-фрактарий, возглавлявший вечернюю стражу. Все, что можно, уже сделано: перевязаны раненые, расставлены посты, посланы гонцы во все полуденные города. К тому же рана на переносице начала ныть, и Згуру более всего на свете хотелось остаться одному. Но десятник был настойчив. Вернее, настойчивым оказался человек, пришедший в лагерь совсем недавно. Комита Згура требовали по срочному и тайному делу.
Сразу же вспомнился Хальг. Не с поздравлениями ли прибыл гонец? Или нетерпеливый сканд интересуется, когда таинственный «кто-то» собирается пожаловать в столицу?
Но посланец не походил на сканда. И на венета тоже. Скорее напоминал лехита — такой же усатый, да и одет сходно. Згур нетерпеливо кивнул на расстеленный поверх травы ковер, но неизвестный не спешил садиться. Оглянувшись, он усмехнулся в густые усы, покачал головой:
— Полторы тысячи скандов в одном бою! Неплохо, сотник!
Згур замер. Неизвестный говорил по-вояотичски.
— Кто… Кто ты?
— Я? — усач явно удивился. — Это не так важно, сотник Згур!
— А что… Что важно?
Стало ясно — это не гонец, принесший послание. Во всяком случае — не просто гонец.
— Тебе просили напомнить… О судье с мечом. Не забыл?
Згур почувствовал, как холодеют руки. Этого он не ожидал. Судья с мечом… Смешные слова, которые так легко запомнить… '
— «Я иду с мечем, судия»…
«Я иду с мечем, судия»… С какого конца не произноси — все едино. Смешные слова-оборотни — знак, по которому узнают друг друга оборотни, не любящие смех.