Орлеан
Шрифт:
Молодой человек тоскливо оглянулся. Встретился с глазами Бориса и понял, что тот с ним не пойдет.
На негнущихся ногах переступил дубовый порог…
За массивным письменным столом сидел очень бледный человек с короткой монгольской бородкой. Увидев гостя, он медленно встал, то ли нехотя, то ли оттого, что каждое движение давалось ему с некоторым трудом. Он был одет в темно-серый полотняный костюм; белая рубашка с отложным воротником резко контрастировала с черным галстуком,
— Вы в самом деле доктор? — спросил он на английском, не слишком хорошем по произношению, и внимательно посмотрел посетителю в глаза.
— Да, naturally, — ответил по-русски молодой человек, потому что за три месяца, проведенных в России, успел выучить целых два слова, которые дались ему не совсем легко: «да» и «нет».
— Гм… — задумчиво пробормотал хозяин кабинета. — И кого же вы успели вылечить?
— Никого, — сказал доктор на английском. — Лечу не я, а моя спиртовая настойка, выполненная по весьма оригинальной рецептуре. А вы что, больны?
Ленин не ответил. Он бегло подал американцу руку и широким жестом пригласил присесть в глубокое кожаное кресло. Рука его была влажноватой, мягкой. Молодой человек, присев, как будто провалился в черную дыру. Старик не был высокого роста, но тут сделался великаном, так что доктор даже не доставал ему до паха.
— Спиртовая настойка… Гм. Но ведь в Америке сухой закон? — поинтересовался Ильич бесцветным ровным голосом, присыпая легким песочком глубокую и опасную яму.
И здесь в голове доктора Хаммера всплыло странное, подслушанное на улице слово: амба — пропал! Вождь мирового пролетариата расколол его с первой попытки даже не молотком, не специальными щипцами для орехов, а голой влажной рукой, проникнув в ноу-хау, в святая святых прежней коммерческой жизни.
— Сухой закон. Определенно. Спору нет, — подтвердил молодой человек, приняв мгновенное решение идти напролом. — И это очень прискорбно. Именно из-за сухого закона в Америке и не происходит пока социалистической революции, которая давно назрела. Но ведь в России не так, верно?
— Гм… — Ильич потер задумчиво подбородок. — Гм… Можно ли вас понять, что революция произошла у нас оттого, что мы споили русский народ?
— Можно, — ответил молодой человек. — Но я так не думаю.
— А что вы думаете? — спросил Ленин, уточняя позицию гостя.
— Я вообще не привык думать. Я коммунист по своим убеждениям и думать мне не обязательно. А что думаете вы?
— У меня с головой что-то, — ответил Владимир Ильич, уходя от ответа. — Бессонница и временами сильные боли.
— Это поправимо. Наша настойка делает чудеса… Мы… В общем, голову мы изменим. А за остальное я не ручаюсь.
Во время этого короткого разговора молодой человек сидел в кресле ни жив, ни мертв. Со Стариком, который годился ему в отцы, он разговаривал столь вольно, что его давно уже должны были вытолкать в шею. Однако Ленин почему-то медлил.
Он стоял над столом, заваленным книгами и газетами, упершись в края руками, и в большой голове его ворочалась неизвестная
Набравшись наглости, доктор Хаммер схватил наугад одну из книг и открыл титульную страницу. Это были «Половые извращения и эксцессы. Том 2». Ленин тем временем пришел к какому-то определенному решению. Накрутив вертушку, он сказал по-русски в трубку:
— Голубушка, соедините меня с Львом Давидовичем.
Некоторое время трубка молчала, транслируя лишь помехи и трески на линии. Потом явственно раздался короткий выстрел.
— Троцкий на проводе, — сухо ответили в трубку.
— Лев Давидович, я хочу посоветоваться с вами по одному архиважному вопросу… У вас что, стреляют?
Трубка некоторое время молчала.
— Прошу говорить по существу, Владимир Ильич, — еще более холодно заметил Лев Давидович, что-то пережевывая и, по-видимому, прикрывая микрофон рукой.
— Может быть, мне позвонить чуточку позже?
— Позже я буду еще более занят, — сказал Троцкий, и в голосе его зазвенела холодная сталь. — Что вам нужно?
— Но вы уже прожевали?
— Прожевал и слушаю вас внимательно.
— У меня в кабинете сидит один свободный до развязности американец.
— И что дальше? — спросила трубка.
— Я хочу узнать ваше мнение об Америке.
— В каком смысле?
— Ну, это свободная страна?
— А почему вы об этом спрашиваете именно меня? — с раздражением заметил Лев Давидович. — У меня что, других дел нет, чем отвечать на подобные вопросы?
— Потому что вы жили в Америке, а я нет, — смиренно выдохнул Ленин.
— Мерзкое полицейское государство, — объяснил Троцкий. — Америка не актуальна. Ее скоро не будет.
— Гм… — пробормотал Ленин, бросая тревожные взгляды на своего посетителя, который слегка заскучал, потому что не понимал существа разговора на неизвестном ему языке. — Что же с ней случится, с этой Америкой? Может, ее смоют волны мировых океанов?
— Там будет социалистическая революция, — сказал Троцкий голосом школьного учителя, который объясняет двоечнику элементарный вопрос. — И они все перебегут к нам.
— Гм, гм… Вы думаете, там такой сильный пролетариат?
— А разве у нас такой сильный пролетариат, чтобы совершить то, что мы совершили? — Здесь Лев Давидович слегка сорвался на фальцет и пустил в трубку петуха.
— Не думаю. Пролетариат у нас глупый, неразвитый, — осторожно объяснил Ленин, стараясь не выходить из себя. — Он неаккуратен, ленив, продажен. Он не видит дальше своего носа.