Орли, сын Орлика
Шрифт:
– Будем считать, что я ничего не слышал, – процедил сквозь зубы де Брольи.
– Кстати, маршал, что вы думаете по поводу того, что ставка наша находится на улице Олений Брод? Разве в таком совпадении названий не чувствуется горькой иронии судьбы?
– Знаете, генерал, – де Брольи грустно вздохнул, – если бы не уникальная агентурная сеть, которой распоряжаетесь вы лично, после всего сказанного вас можно было бы очень просто отстранить как от командования армией, так и от работы в «Секрете короля». А чтобы из ваших мозгов окончательно выветрились ошибочные мысли, сослать как можно дальше…
– Кто же будет снабжать тогда «Секрет
– Поэтому вы останетесь на всех должностях даже после всего сказанного, – сурово молвил маршал. – Но имейте в виду: король – это король, и не нам, верным королевским слугам, критиковать личную жизнь его величества.
– Знаете, маршал…
– В конце концов, чего вы хотите?! Россией правит императрица Елизавета, очень благосклонная к вашей Украйне. После визита в Киев она даже пообещала не казнить ни одного малоросса…
– Казака…
– Какая, в конце концов, разница?!
– Для вас, маршал, и в самом деле никакой разницы, тогда как для меня…
– Вот именно, генерал: для вас! Вы все время ставите свое мнение выше мнений других – в этом и есть ваш недостаток, который тормозит вашу же карьеру.
– Я делаю так, лишь когда речь заходит о родной моей Украйне. Ведь существование страны важнее, чем благополучие отдельно взятого человека.
– Хорошо, вернемся к вашей земле… Итак, императрица Елизавета публично поклялась не казнить ни одного малоросса и свято придерживается этого принципа.
– А что будет потом?
– То есть?
– Что случится после смерти Елизаветы Петровны? Эта императрица не вечна, как и любой из людей…
Де Брольи лишь пожал плечами.
– Вот и я не знаю. А потому не постесняюсь напомнить о долгах передо мной, перед всем казачеством и перед всей Украйной даже нашему великому королю, если выпадет такая возможность!
Маршал лагеря улыбнулся и добавил:
– Между прочим, напомнить о старых долгах никогда не поздно. Ведь взятое взаймы все равно остается твоим, только распоряжаются им другие. К тому же, отсутствие своевременных выплат по долговым обязательствам иногда может сломать человеку всю жизнь… Не говоря уже о целой стране…
– Должен заметить, генерал, что ваша смелость граничит с неуважением, – задумчиво промолвил маршал. – Впрочем, уверяю: как только вы вознамеритесь сказать то, что сказали только что мне, в лицо нашему монарху… У вас ничего не выйдет! Ведь не соглашаться с венценосной особой другим людям, хоть каким угодно выдающимся, никак нельзя…
Маршал лагеря вновь улыбнулся.
– Можете не сомневаться, маршал, я не испугаюсь и не постесняюсь. Ведь одному европейскому монарху я когда-то уже напоминал о его долгах перед казачеством…
12 декабря 1717 года от Р. Х.,
Швеция, Стокгольм
– Ну, и как тебе зрелище?
– Что?
– Как тебе наша столица? Нравится?
Григорий задумчиво смотрел на собеседника, который аж сиял от искреннего восторга. По всему было видно, что Густав очень любит свой город и гордится им. Тем не менее, к величайшему сожалению, он не видел сказочной красоты
Впрочем, Батурин давно уже сожжен князем Меншиковым, тогда как Стокгольм – вот он, прямо за окном кареты! Да и Григорий видел Батурин глазами ребенка, а в детстве все представляется сказочно-прекрасным. Как он еще несколько лет тому назад гордился своей детской сабелькой, считал ее настоящим оружием… Достаточно было понюхать пороха на настоящей войне – и детские иллюзии окончательно выветрились из головы. Не исключено, что такие же иллюзии Григорий по сей день лелеет и относительно «сказочного» казацкого Батурина.
Но все-таки, что же ответить Густаву?..
Если заметить: «Друг мой, вот видел бы ты Батурин!» – тот обидится.
Если сознаться откровенно: «Друг, припомни-ка, я уже бывал здесь раньше, потому ничего нового за окном не вижу», – Густав этого не поймет.
Если напомнить: «Я ведь даже с его величеством королем Карлом знаком лично. Более того – успел повоевать за Швецию, вместе с другими гвардейцами-фенрихами обороняя крепость Штральзунд [4] », – опять-таки обидится, причем еще сильнее…
4
Это произошло за два года до описываемых событий – в 1715 году (см. Хронологическую таблицу).
В конце концов Григорий дипломатично произнес:
– О-о-о, да, да… Но до Рождества остается еще две недели – представляю, каким прекрасным станет Стокгольм в праздничные дни!
Густав так и просиял, радостно воскликнув:
– Ты нисколько не ошибся, друг Григор! Кстати, не забудь, что я пригласил тебя на праздник – значит, на Рождество ждем тебя.
– А не боишься, что я поведу себя, словно Юлий Цезарь?
– То есть?
– Что покорю всех твоих домашних, – улыбнулся Григорий и прибавил: – Veni, vidi, vici [5] .
5
Лат. «пришел, увидел, победил» – слова Гая Юлия Цезаря из его послания к древнеримскому сенату по поводу победы над понтийским царем Фарнаком. Цезарь был одним из самых любимых авторов Григория Орлика.
Густав искренне рассмеялся:
– Скажу лишь одно, друг мой: если даже так и случится, ты достоин подобной победы. Иначе не был бы моим товарищем. Ведь завоевать благосклонность сына шведского канцлера – дело нелегкое…
– Знаю, друг мой, знаю.
– Так и произошло: пришел ты на кафедру профессора Регелиуса, увидел Густава Миллерна – и покорил его своим умом и вежливостью.
– Может быть, ты жалеешь?
– Григор, Григор, что ты такое говоришь!
В подобном непринужденном духе болтали до самого королевского дворца. Напоследок еще раз напомнив о рождественском приглашении, Густав высадил Григория и приказал кучеру ехать дальше. Через несколько секунд карета затерялась в лабиринте улочек, выходивших на площадь. Григорий обернулся к преисполненному мрачным величием сооружению, склонил голову на бок, прищурил левый глаз и посмотрел на дворец так, словно это была крепость, которую необходимо взять штурмом.