Орлы императрицы
Шрифт:
Порой в поступках Ф. Ростопчина проявлялось нечто вроде мальчишества: он приспособил бюст Наполеона под ночной горшок, но на итог войны с французами этот поступок какого-либо заметного влияния не оказал.
Оставив шалости в стороне, обратимся к литературным способностям Федора Васильевича. Среди его произведений небывалый успех имели «Мысли вслух на Красном крыльце ефремовского помещика Силы Андреевича Богатырева». Когда эта тетрадка разошлась по Москве в рукописном виде, Ф. Ростопчин решил издать ее в лучшей тогда типографии П. П. Бекетова. Как свидетельствует поэт и писатель М. А. Дмитриев, «эта книжка прошла всю Россию; ее читали с восторгом! Голос правды, ненависть к французам, насмешки над ними и над русскими их подражателями, русская простая речь,
Сразу после появления злосчастной «копии», отметим вознаграждения, посыпавшиеся на Ростопчина. Получив в первый день звание генерал-адъютанта и назначение членом Военной коллегии, Ростопчин с интервалом в пять дней (!) награждается орденами Анны 2-й и 1-й степеней. Через день Ростопчин получил звание генерал-майора, а еще через неделю — великолепный дом-дворец вблизи Зимнего дворца, на Миллионной улице. И это было только начало карьеры.
Не будем перечислять дальнейшие знаки внимания благодарного императора, отметим лишь, что в памятный день 28 июня 1799 г. мундир Федора Васильевича украсила наивысшая награда — орден Св. апостола Андрея Первозванного.
Представим себе интересы нового императора в первые после смерти Екатерины дни. Несомненно, Павел еще задолго до смерти матери примерялся к императорским регалиям, задумывался о чистоте короны, которую ему предстояло носить в случае удачи. Что же виделось в зеркале уставшему ждать возвышения и воцарившемуся наконец 42-летнему Павлу?
Сомнительное происхождение, официальный отец-государь не был коронован вопреки канонам императорской власти, отчего и похоронен не по-императорски — в Александро-Невской лавре, на матери-императрице лежит кровь мужа-государя: было над чем призадуматься честолюбивому сыну! Неожиданная смерть Екатерины мгновенно высветила эти компрометирующие обстоятельства, и, возможно, он поделился с ближайшими людьми мыслями о необходимости любыми возможными путями хотя бы затушевать их. Эстафета интриганства, во все времена сопутствующая любому двору, оказалась в достойных руках…
Доказать законнорожденность Павла представлялось весьма сомнительным предприятием, но можно показным выражением сыновних чувств при перезахоронении в Петропавловской крепости попытаться доказать обществу кто есть родители нового государя. Короновать покойного императора тоже можно — достать из гроба и возложить корону на череп. Кстати, в последующие после смерти Екатерины дни полицейским было приказано ходить по домам и дворам с требованием выдать им сохранившиеся газеты с опубликованным отречением Петра III. Смыть кровавое пятно с покойной государыни представлялось самой сложной задачей. Когда пришла мысль сочинить от имени А. Орлова подложное письмо, отрицающее причастность Екатерины к убийству Петра, возникла новая проблема: что делать с известным всему двору корявым почерком предполагаемого автора? И тогда нашлась, пожалуй, самая блестящая идея: пустить молву о найденном «письме», которое по ошибке было сожжено в камине, а «предварительно снятую копию» показывать кому угодно. И, как мы видим, «копия» не опоздала, она появилась на свет в самый подходящий для Павла момент — накануне похорон его родителей.
События, сопутствовавшие загадочной смерти Петра III, окружены глубокой тайной: до наших дней не дошло ни одного прямого письменного свидетельства, которое можно было бы назвать документом, отвечающим на вопрос: что же случилось в Ропше — смерть или убийство? Даже из камер-фурьерского журнала, отмечавшего все мало-мальски достойные внимания события из жизни императорской семьи, удалены листы с мая по июль 1762 г. включительно.
Найденная в архиве С. Р. Воронцова «ростопчинская копия» является, по сути, копией копии, ибо написана не рукой Ростопчина. Да и список самого Федора Васильевича нельзя было бы назвать документом,
Известно, что список (копия), приведенный историком С. М. Соловьевым (1820–1879), редактировался после прочтения начального варианта Александром И: в опубликованном Соловьевым варианте отсутствуют компрометирующие свергнутого государя слова «мы были пьяны и он тоже», стало быть, этот список даже копией называть нельзя [28].
На сегодняшний день нет никаких мало-мальски документальных оснований (разумеется, кроме поясняющей записки самого Ростопчина) считать, что А. Орлов является автором письма, опубликованного во множестве последующих изданий и повторяющих слово в слово вариант, приведенный С. Соловьевым. И поскольку даже после разоблачающих публикаций О. А. Иванова [28] ростопчинская копия продолжает использоваться в исторических работах, приходится обратиться к дополнительным доказательствам, позволяющим утверждать, что покаянное письмо Алексея Орлова появилось через 34 года после убийства Петра III в воображении людей, заинтересованных в реабилитации Екатерины II.
Плавая на поверхности, не увидишь то, что находится под ней. Только погружаясь в темно-таинственную глубину и долго, порою нудно, в ней перемещаясь, можно отыскать жемчужину, которая будучи извлеченной на поверхность, вдруг озарит вас сиянием истины. Опустимся и мы к первоисточникам, чтобы услышать живые голоса свидетелей тех далеких событий. Нашим дном будет год 1760-й, верхней отметкой, выше которой подниматься запрещено, послужит 1810 год (цензура, сначала царская, потом — коммунистическая, искажала правду, каждая в своих интересах).
К сомнениям относительно происхождения копии, высказываемым с начала XIX века до сегодняшних дней, можно добавить следующее. Она не только противоречит двум подлинным предыдущим письмам А. Орлова из Ропши по смыслу, эмоциональности, орфографии; в копии, как заметил О. Иванов, автор обращается к императрице на «ты», в то время как в подлинных письмах Орлова, как предыдущих, так и во всех сохранившихся и известных последующих, неизменно фигурирует уважительное «вы». Еще более удивительно, что и сама Екатерина II в собственноручных письмах обращалась к Алексею без подобной фамильярности; первое, замеченное нами, дружеское «ты» в ее письме датируется 9 июля 1790 г., где она отвечала Алексею на его восторги по случаю победы русского флота во главе с В. Чичаговым над шведами.
Если комментарию к «третьему письму» А. Орлова верить столько же, сколько и самому письму, то подлинник (единственное вещественное доказательство) уничтожен Павлом I умышленно: как следует из комментариев, император прочел подлинник, потом день думал и, прочитав еще раз, бросил в камин, «о чем и сам чрезмерно после соболезновал»! Без этого пояснения невозможно объяснить отсутствие подлинника, который, по свидетельству все того же Ростопчина, якобы видели трое: канцлер А. Безбородко, предавший еще дышавшую на смертном одре Екатерину, сам автор «копии» и Павел I. Слова в записках Е. Дашковой о том, что Павел показывал «письмо» еще нескольким лицам, принимать во внимание не следует, она, бесспорно, имела в виду «копию», следовательно, разнести молву об отсутствии оригинала было некому.
Заметание следов ропшинской драмы освещалось и в других рассказах.
Работа с бумагами Екатерины началась сразу, как только стало ясно, что императрица обречена. По свидетельству Н. Шильдера, «все таинственные бумаги, касавшиеся этого переворота [1762 г.], перешли 6 ноября в руки наследника и были сожжены. Все это совершилось еще до кончины императрицы». Сохранившиеся слухи более подробны: по преданию, когда Павел и Безбородко якобы копались в бумагах Екатерины, граф указал наследнику на пакет, перевязанный черной лентой. Павел взглянул вопросительно на Безбородко (видимо, в комнате присутствовал генерал-прокурор Самойлов), который молча указал на топившийся камин.