Орлы капитана Людова
Шрифт:
— С какой целью? — взглянул изумленно Сливин.
— Непонятно. Правда, стармех, по его словам, дорого заплатил за эту пластинку, купив ее с рук на рынке, но Глафира Львовна к серьезной музыке совсем равнодушна.
— А вы беседовали с ней?
— К сожалению, безрезультатно… — Андросов растерянно улыбнулся. — Стала кричать, что уже спала, что я зря поднял ее с постели…
— Этого дела так оставить нельзя, — сказал Сливин. — Майор категорически требует изъять пластинку. Вызовите ее и стармеха ко мне…
Раздался стук в
— Я ее выбросила! — сказала Глафира Львовна.
— Как выбросили?!
— Так вот и выбросила. Вынесла в ведре и выплеснула за борт… — Она говорила с обычной своей сварливой категоричностью, но вдруг всхлипнула, прижала к пористому носу крошечный голубой платочек.
— Но зачем? — спросил Андросов.
— Сама не знаю, — всхлипывала Глафира Львовна. — Дядька этот не понравился мне… Который Тихону Матвеевичу продал пластинку…
Офицеры слушали удивленно.
— Видела я — на толчке дядька этот его будто искал, на глаза ему попасть норовил. Почему такой интерес? Как он мог знать, что Тихон Матвеевич по музыке с ума сходит? А как продал пластинку — юркнул, сразу исчез.
Она звучно высморкалась.
— Я девушка с воображением. Когда вернулась на ледокол — все время стоял у меня в глазах этот дядька. А товарищ штурман как раз провел беседу о бдительности… Тут меня и осенило… Не верите — Ракитину спросите, она подтвердит…
— Ну что ж, так и придется ответить майору, — сказал Сливин, когда Глафира Львовна, комкая в пальцах платочек, величественно вышла из каюты…
Опять наступил солнечный, знойный день.
У входа в машинное отделение стоял старший механик. Он дышал медленно и глубоко, стирая с лица маслянистый, горячий пот.
— Не похоже, что скоро будем пересекать Полярный круг, а, Тихон Матвеевич? — подходя к трапу на мостик, пошутил Курнаков.
— Шестьдесят пять градусов жары в кочегарках, — угрюмо отмахнулся старший механик. — И вензеля не помогают.
Внизу снова задыхались от жары машинисты и кочегары «Прончищева». На верхней палубе, над покрашенными охрой пастями вентиляционных труб, вдувающих свежий наружный воздух в машину, были поставлены парусиновые рукава — виндзейли, или вензеля, как в шутку называли их моряки ледокола. Но при полном безветрии, при повисшей над океаном жаре не много свежести вдыхали они внутрь корабля.
Курнаков взбежал на мостик. У мачты стояли Жуков и Михайлов, просматривали в бинокли водную даль.
— Вижу движущийся черный предмет, справа десять градусов, — доложил Михайлов.
— Дистанция? — спросил Жуков.
— Дистанция… Пятнадцать кабельтовых…
— Восемнадцать кабельтовых, — поправил Жуков. Всмотревшись, громко доложил: — Десять градусов справа, в восемнадцати кабельтовых — кит. И китобой за ним следом.
Крошечный кораблик, обнаруженный вдали, казалось, не двигался
— Они китобои знаменитые, трудовой морской народ, — задумчиво сказал Михайлов. — Их флот, рассказывал товарищ Агеев, до войны во всех морях плавал.
— Разговорчики на вахте, Михайлов! — строго прикрикнул Жуков.
С тех пор как вышел из строя Фролов, Жуков словно решил работать за двоих. Отстояв вахту, он то и дело снова выходил на мостик, наблюдал за работой сигнальщиков. Иногда забегал в лазарет. Если Фролов не спал — перекидывался с ним несколькими словами, заверял, что нет никаких упущений в сигнальной службе
И сейчас, встретив взгляд прошедшего мимо Курнакова, снова вскинул к глазам бинокль…
— Итак, выводы? — сказал капитан первого ранга и выключил вентилятор, с легким жужжанием вращавшийся над столом.
Он включил этот вентилятор с минуту назад и, пока маленький пропеллер, слившийся в мерцающий круг, гнал по каюте освежающий ветер, просидел неподвижно, с дымящейся папиросой в зубах. Андросов так же неподвижно сидел в кресле напротив.
— Мерзавцы! — с чувством сказал Сливин. — И я еще мог ждать от них элементарной порядочности! Да, против нас куется какая-то подлая интрига. То, что произошло в базе… В шведских водах, в Бергене с ремонтом… Нападение на Фролова и то, что рассказал нам Олсен… Какие мерзавцы!
— Все это, Николай Александрович, звенья одной и той же цепи. Им нужно, очевидно, во что бы то ни стало помешать благополучному исходу нашей экспедиции, пока проходящей довольно успешно. — Андросов помолчал. — И — столь же очевидно — не просто помешать, а добиться определенного психологического эффекта. Мне кажется — психологический эффект играет здесь не последнюю роль.
Сливин слушал, яростно дымя папиросой. Андросов помахал рукой, отгоняя наплывающий слоями дым. Сливин прошелся по каюте.
— А не предположить ли другое, Ефим Авдеевич? Нет ли тут провокации, блефа? Не придумана ли вся эта история с лоцманом, с обрывками разговора, который умышленно, может быть, дали ему подслушать, с целью дезориентировать, запугать меня? Заставить потерять голову, сойти с проложенных предварительно курсов, которые им не удалось украсть?
Он подошел к карте Скандинавии, распластанной на переборке.
— Прибрежный район Норвегии очень нечист, покрыт подводными и надводными опасностями, все еще засорен минными полями. Я иду протраленным фарватером вблизи берегов, а вот здесь, мористее, — он провел ладонью по карте, — в любом месте меня могут подстерегать банка или минное поле… Уйти еще мористее, на большие глубины, подставить док ударам океанской волны?.. Между прочим — вы абсолютно верите рассказу Олсена?