Ортис - десятая планета
Шрифт:
Или тот же стадион. Вот уж где попотел бы этот самый звукособиратель! Один Лёнькин свист смог бы зажечь лампу в тысячу свечей. Весь город после матча прямо сиял бы в огнях.
Так что звукособиратель, по-моему, — изобретение стоящее. На Земле бездельничать ему не пришлось бы. Но ортисяне так увлеклись автоматами, что и не заметили, как перестарались. И тут я сказал им своё слово.
У ортисян так. Чтобы очинить карандаш-автомат. Вычистить перо от соринки — автомат. Пишет
— Чудаки, — сказал я ортисишкам, — куда проще пользоваться перочисткой.
— Перочисткой? — удивились ученики. — А что это такое?
— Это несколько тряпичных кружочков, сшитых посередине, — ответил я.
Но они ничего не поняли. За минуту я сшил им первоклассную перочистку и показал, как пользоваться.
— Ару! — закричали ученики.
У нас кричат «ура», а на Ортисе кричат «ару».
— Ару! — закричали ученики и сейчас же сшили себе перочистки.
Между прочим, интересный факт. Каждое выступление ортисян на собраниях, заседаниях, совещаниях заканчивается восклицанием «ару!». И всех выступающих здесь зовут аруторами. Я подумал: не от этого ли слова произошло наше — «оратор»?
Но это мимоходом. Так вот, о перочистке. Когда я прощался с учениками, ко мне подошёл учитель.
— А знаете, молодой человек, — сказал он, — в наших древних книгах упоминается о какой-то перочистке. Но наши учёные посчитали её инструментом для ощипывания гусей и куриц, которыми питались предки, и поэтому никому и в голову не пришло додуматься до такого гениального изобретения,
С этого времени земная перочистка вытеснила автоматы для очистки перьев из всех ортисянских школ. А в местной газете «Ох», о которой я расскажу чуть позже, вскоре появилось сообщение:
«За изобретение оригинального прибора для очистки школьных перьев, заменившего дорогостоящие автоматы, землянину Косте Вострикову присваивается звание Почётного члена Ортисянской Академии наук».
Кинечу сказал:
— Ты, кажется, парень с головой. Перочистку сам придумал?
— Сам, — ляпнул я.
Не удержался. Похвалили — я и рад стараться врать.
Сказал «сам» и сразу почувствовал, что попал впросак. Кинечу каким-то чудом тут же догадался, что я соврал. Отошёл к окну, взял в руки горшочек с цветком и уставился на увядшие лепестки.
— А ты правду сказал? — спросил он.
«Наверняка какой-нибудь лжеулавливатель стоит рядом, — подумал я. — Что же делать?»
А Кинечу даже улыбаться перестал. Смотрит на цветок и говорит:
— На Ортисе никто никогда никого не надувает.
— Хватит, — говорю, — не сердись. По глупости сболтнул. В первый и последний раз. Но как ты узнал? Ведь мог же и я додуматься до перочистки.
— Ирвен. Он никогда не ошибается. —
— Этот цветок лжеулавливатель? — захохотал я. — Рассказывай сказки! Так я тебе и поверил!
Кинечу обиделся:
— Хорошо, тогда пусть этот самый ирвен угадает ещё раз.
— Этот больше не сможет, — грустно сказал Кинечу. — Он погиб. И все цветы в этой комнате завяли. Мне стало стыдно. Погибло столько цветов! И хоть бы враньё было стоящее! А то из-за какой-то перочистки!
Кинечу сходил в соседнюю комнату и принёс новый цветок.
— А если ещё меньше совру, — спросил я, — ну, на самую чуточку?
— Всё равно завянет. Ложь есть ложь, маленькая она или большая. Вред от неё всегда одинаковый.
Мне стало жалко цветы, и я врать перестал.
Кинечу рассказал, что развести ирвен ортисянам стоило огромного труда. Они и сами не знали, как часто лгали. Цветы гибли буквально на корню. Стоило только прийти ортисянам к кому-нибудь в гости, как в первые десять минут хозяин оставался без цветов.
Тогда, чтобы сохранить цветы, ортисяне стали запираться от гостей. Те начали обижаться.
И вот, чтобы проверить своих друзей, некоторые ортисяне стали носить цветок с собой. Разговаривают друг с другом, а сами поглядывают на цветок. Завянет — ссора. Каждый обвиняет во лжи другого.
В общем, в первое время ирвен не столько пользы приносил, сколько вреда. Отъявленные брехуны вообще боялись высунуть нос на улицу. Ни к кому не ходили в гости, никого не пускали к себе.
Одно время ирвен хотели ликвидировать с корнем, чтобы не перессорились все ортисяне, но самые честные всё-таки спасли цветок. И он выстоял.
Труднее всего оказалось взрастить ирвен в школах. Мешали двоечники. Ответят невпопад — цветка как не бывало. Получалось так, что все ученики должны успевать, чтобы в классе спокойно рос ирвен. Развернулось соревнование за то, чтобы в каждом классе расцвёл ирвен. Дело было не из лёгких. Ведь надо было не только хорошо учиться, но и во всём быть честным. Ни разу никого не обмануть.
Постепенно ирвен появился в каждом доме, в каждой квартире, в каждом классе. Сейчас им украшены улицы, скверы, сады. Если где-либо цветок почему-то завянет, его стараются заменить свежим, чтобы никто не говорил: «В этом доме (или классе) врут».
Дорогой Степка, а не мешало бы такой цветок развести и у нас на улице. Наверное, сначала трудно будет — один твой Витька Софронов целую оранжерею за вечер может сгубить, но над такими могут взять шефство пионеры.
Письмо четвертое
Вообще музыкой на Ортисе увлекаются буквально все — от малышей до седобородых старцев. Но самыми универсальными музыкантами считаются рыболовы. Дело в том, что рыбу здесь ловят не на червяков, мотыльков и букашек, а прямо небольшими сачками. И подманивают к берегу музыкой.