Оруженосец
Шрифт:
— Ну что он не умрёт–то никак?!
Фередир смотрел угрюмо. А подошедший Эйнор взял второго своего оруженосца за затылок и силой повернул его голову в сторону корчащегося в ручье умирающего:
— Потому что ты плохо ударил, — сказал нуменорец. — Не мучай его. Иди и исправь.
Гарав хотел замотать головой — и не мог. Хотел закричать, что не будет — и не мог. Он повернулся и пошёл, тяжело переставляя ноги.
Рыжий перестал кричать. Он хрипел и сжимал обеими ладонями низ живота поверх скользких сизых и жёлтых петель, перепачканных кровью и ещё многим другим. Длинная прядь прилипла к белой щеке ниже безумного от боли глаза.
— Убееееей… —
Да он же не старше меня, с ужасом понял Гарав. Просто выше и крепче. Я не могу. Я никак не могу. Я и этого–то не имел права делать, ведь он же не орк какой–нибудь…
— Почему ты не побежал?! — шёпотом крикнул он. — Я бы не погнался…
— Я не трус, — губы рыжего скривились, на них показалась кровь. — Моим… в сто раз легче будет знать… что я умер… чем видеть меня… беглецом…
— Добей его, — послышался холодный голос Эйнора. — Не будь глупцом, не тяни нити между.
Гарав приставил остриё меча к шее рыжего — к ямке между ключиц в вырезе расшитой рубахи и не спасшей хозяина простенькой кольчуги.
Я сделал это и я не буду закрывать глаза, подумал мальчишка. Чтобы помнить, как это легко и страшно — убить человека.
И налёг на меч.
Хруст. Скрежет. Хаотичные рывки.
Глаза рыжего стали потусторонними от новой боли. Он открыл рот… но вместо крика, которого так боялся Гарав, лишь тихо закашлялся. И глаза сделались спокойными и сонными. Потом закрылись.
— Вынь меч, — сказал Эйнор. Гарав послушно потянул клинок — мёртвое тело чуть подалось вверх, потом — соскользнуло. — Вытри его, — Гарав, присев, тщательно обтёр оружие, как во сне, о край рубахи убитого. — Теперь кричи или плачь. Не стыдись, Волчонок.
— Мы никому не скажем, — Фередир встал рядом. — Это не стыдно, Гарав, правда. Это первый человек, чью жизнь ты отнял. Плачь.
И Гарав закричал…
…Подогретое вино пахло корицей и было неожиданно приятным. Держа кубок обеими руками, Гарав выпил половину залпом и допил остальное несколькими глотками. Больше всего он боялся, что Эйнор или Фередир начнут говорить… утешать, рассказывать истории из своей жизни…
Но они молчали. Сами всё сделали со стоянкой, только что стащить доспех никто не помогал. Сами сложили в ряд и завалили плоскими камнями из ручья всех четверых холмовиков. Совсем стемнело. Гарав немного пришёл в себя, когда выпил вино… и совсем очнулся, когда на колени ему Фередир положил тяжёлое золотое зарукавье. Гладкое, лишь с концов его украшали двойные кольцевые выступы.
— Что это? — Гарав поднял голову. Вино согрело, но не ударило ни в голову, ни в ноги.
— Возьми, — сказал Фередир и присел рядом. — Это тебе.
— С?!. — Гарав отшатнулся, золотой обруч покатился с колен. — Ты что?! С убитого снял?!
— Бери, — Фередир опять сунул зарукавье Гараву. — Бери, Волчонок, — голос его стал умоляющим. — Ты не понимаешь, что ли? У вас не так, что ли? Это же твой первый. Он придёт обязательно… Эйнор–то не верит, — Фередир покосился на рыцаря, который словно бы и не видел ничего, ворочал над огнём кусок окорока на двух прутьях. — Он придёт, а ты не бойся. И скажи: мол, честью я тебя убил, честью похоронил, честью твоё взял, погляди и уходи.
— Ты чего несёшь? — Гарав заозирался.
— Увидишь, — сердито отрезал Фередир и почти силой надвинул на запястье Гарава зарукавье. — Вот так…
…Вино, как видно, всё–таки подействовало. Гарава потянуло в сон. Он кое–как добрался до плащей,
…Он видел родное село. Село было сожжено, и он знал, что это орки и шпорить коня уже бесполезно. Где–то в глубине души жила мысль о том, что это НЕПРАВИЛЬНО и этого НЕ МОЖЕТ БЫТЬ. Но он ехал и ехал по улице и удивлялся, что не видит ни одного трупа. Именно удивлялся…
…Видимо, он спал недолго, потому что, когда открыл глаза — с криком — то от костра обернулись сразу оба. Эйнор кивнул:
— Есть будешь?
— М… ага–а… — Гарав встал. Фередир спросил:
— Приснился?
— Не помню, — нерешительно ответил Гарав, садясь к огню. — Наверно, да. Я страшное видел…
— Не рассказывай, тогда не сбудется, — торопливо прервал его Фередир. А Эйнор просто запел — негромко, не глядя сунув Гараву пару сухарей и кусок крепко прожаренного (портиться начало) мяса.
Бегут ручьи, спускаясь с гор И снег лавинами идет. Над пропастью туман лежит, И только Эдельвейс цветет. Здесь солнце, как слепящий диск И странник не найдет пути. Дороги не ведут туда, Туда, где Эдельвейс цветет. И гномы стерегут тот край, Чтоб люди не смогли узнать, Что где–то далеко в горах Чудесный Эдельвейс цветет. Волшебный цветок, волшебный цветок В чужие руки не идет. Волшебный цветок, волшебный цветок Сулит бессмертие богов. [55]55
Песенный текст группы «Громовник».
В разрывах крон елей неподвижно светили звёзды.
Гарав лежал и думал. Не об убитых, лежавших в полусотне шагов от стоянки, нет. Теперь ему не хотелось спать — короткий нервный сон сыграл плохую шутку с усталым мальчишкой.
— Эйнор, — позвал Гарав. Тихо позвал, но оказалось, что рыцарь не спит.
— М? — так же негромко и как–то равнодушно отозвался он.
— Сколько стоит всё то, что ты мне купил в Форносте?
— Двадцать восемь кастаров, считая коня, — спокойно ответил рыцарь.