Оружие скальда
Шрифт:
Широкий двор усадьбы Хеймира конунга был полон людей. Хирдманы, прервав свои ежедневные упражнения, вышли встречать Эгвальда ярла, сына Хеймира конунга. Со своей ближней дружиной он ездил охотиться на тюленей и собирался похвастаться добычей, когда рабы притащат ее с корабля. Пока же двор гремел приветствиями, расспросами, ответами.
— Сын мой! — радостно восклицала с крыльца кюна Аста. — Как хорошо, что ты вернулся!
— Конечно, я вернулся, мама! — весело, с ласковой снисходительностью, как старший младшему, отвечал Эгвальд ярл. — Или ты боялась, что какой-нибудь тюлень одолеет меня и увезет к себе в усадьбу?
Дружина
— Я скучала без тебя! — с искренней радостью говорила ему кюна. Ей хотелось приласкать сына, которого она любила больше, чем Вальборг, но на глазах у всей дружины и челяди она уже не осмеливалась сделать этого. Выросшие дети, как сын, так и дочь, чувствовали себя более взрослыми, чем мать. Но Эгвальд, не такой строгий нравом, как сестра, обращался с матерью теплее и мягче, а если и упрекал ее в чем-то, то незаметно и ласково.
— Теперь-то тебе не придется скучать! — отвечал Эгвальд. Ступив на крыльцо, он сам обнял мать за плечи, и кюна Аста радостно прижалась к нему. — Уж со мной ты не заскучаешь! Я расскажу тебе, как мы славно поохотились. Э! Да у тебя новое покрывало! Какое красивое!
— Это я сама вышила… Вальборг чуть-чуть мне помогла! — просияв лицом, ответила кюна. Больше всего на свете она любила наряжаться, и всякий купец, привезший в Эльвенэс яркие ткани и украшения, всегда находил в ее покоях радушный прием и выгодный сбыт своих товаров. Жена Хеймира конунга была достаточно богата, чтобы купить все, что приглянется. А конунг, любя жену за доброе сердце и открытый легкий нрав, снисходительно относился к ее слабостям и ни в чем ей не отказывал.
Доставив таким образом удовольствие матери, Эгвальд оторвался от нее и повернулся туда, куда уже не раз успел посмотреть, — к Ингиторе. Она стояла на крыльце позади кюны, держа на руках щенка, и с улыбкой наблюдала за Эгвальдом и его матерью.
— А ты, Ингитора, не хочешь послушать, как я поохотился? — понизив голос, спросил Эгвальд. Он стоял так близко и так многозначительно смотрел на девушку, что эти простые слова содержали в себе гораздо больше сказанного.
— Конечно хочу! — так же тихо, со скрытой лукавой насмешкой ответила Ингитора, тоже глядя ему в глаза. Эгвальд был очень похож на сестру лицом и сложением, лишь во взгляде его вместо строгости отражался задор. — Наверняка ты одержал немало славных побед, и я смогу сложить о них хвалебные стихи. Скальды будут петь их на пирах по всему Морскому Пути и тем навек прославят тебя и меня!
— Я этого и хочу! — сказал Эгвальд, не отрывая взора от ее глаз. Он не мог понять, не насмешка ли это, но близость ее после десятидневной разлуки волновала его. — Я хочу, чтобы ты сопровождала меня в каждой битве, а потом слагала стихи о моих подвигах, чтобы донести память о них до потомков. И чтобы в памяти людей мы с тобой остались оба… вдвоем… вместе. А ты хочешь этого?
— Моя судьба не такова,
Но Эгвальд не мог отвести глаз от ее лица. В первый раз, когда он ее увидел, дочь Скельвира хельда не показалась ему особенно красивой, но уже на второй день он никого другого не замечал. В ее лице, во взгляде ее серых глаз, в каждом движении стройного высокого стана — они были почти одного роста — ему виделась необычайная сила духа, таинственные знаки благоволения богов. Знаки особой судьбы.
— Мне все равно, — ответил он. Эти слова можно было бы счесть за недостаток почтения, но Ингитора знала, что это не так. — Как бы ты ни оделась, лучше ты все равно не будешь. Лучше невозможно.
Взгляд Ингиторы дразнил его призывом и насмешкой, он не понимал, как она относится ко всем этим словам и чего хочет. Эгвальд подвинулся к ней ближе, хотел взять за талию, но ему мешал копошащийся в руках Ингиторы щенок. Решительно забрав его, Эгвальд хотел посадить его на крыльцо, но щенок вдруг запищал, и по рукам ярла заструился тепленький ручеек. С негодующим воплем Эгвальд почти выронил щенка, украсив мокрым пятном еще и сапог, а Ингитора расхохоталась.
— Сколько бы тюленей ты ни убил, Эгвальд ярл, но с этим зверем тебе не справиться! — воскликнула она. Эгвальд помянул троллей и Мировую Змею, но все вокруг смеялись, и самым для него лучшим было присоединиться к общему смеху.
Много копьем разил тымедведей в долинах Ньёрда,но с малым родичем Волкабитва далась труднее!— сквозь смех начала Ингитора, и все вокруг примолкли, приоткрыв рты, ожидая новых стихов. Даже Эгвальд, с досадой отряхивая ладони, поднял голову.
Влага ручьем стекала,рожденная яростью зверя;что значит — может и малыйвеликого вдруг опрокинуть!Хирдманы одобрительно посмеивались, челядь фыркала в кулаки, радуясь, что и славный ярл может быть опозорен каким-то щенком не хуже последнего пастуха. Эгвальд не упрекнул Ингитору — мужчина должен держать себя в руках и не беситься от насмешек. Уважай себя сам — и тогда добьешься уважения от других. Но все же его глаза потемнели от обиды. Маленькая игла в руках любимой девушки может уколоть сильнее копья в руках недруга.
Ингитора видела, что Эгвальд обижен и раздосадован. Ей было жаль его, но она ничего не могла поделать. Спиной, затылком, плечами, всем существом своим она ощущала, что где-то близко Хальт. Это он давал ей силу сочинять стихи, он заставлял ее делать это даже тогда, когда она не хотела. Ревнивый хромой альв заставлял ее неуклонно соблюдать уговор — любить только его и никого другого. Притворяясь рабом Ингиторы, он на самом деле был ее господином.
Поглядев в глаза Эгвальду, Ингитора вдруг подняла щенка и прижала его мокрые лапки к своей груди. Брови Эгвальда дрогнули, лицо смягчилось. Он понял, почему она это сделала. И уж в этом даже зоркий гость из Альвхейма не мог ей помешать.