Оружие Возмездия

Дивов Олег Игоревич

Оказался я в казарме уже после четырех, поиграл на гитаре полчаса. Заглянул в канцелярию соседей, забрал у них машинку. Печатал еще полчаса, решил расслабиться, пошел в каптерку, где свежеокрашенные котелки пытались распихать по вещмешкам так, чтобы на котелках осталось хоть немного краски. Принял участие в дискуссии, удобно ли это — котелок, намертво прилипший к вещмешку изнутри. Пошел назад, наткнулся на писаря, уносящего машинку. "Через полчаса отдам". Бог с тобой. Пошел в другую канцелярию в гости. Там начали упрашивать напечатать им один листик, а то дело горит, а способности не те, чтоб за 12 минут листик сделать. Ладно, помог,

за это мне на радостях дали пакет молока и два пирожных. Пошел в следующую канцелярию слушать "Аквариум", поделился там добычей. Вернулся к себе — машинка уже стоит, — и присел за нее еще на полчаса. Потом быстро согласовал с Афанасьевым кое-какие вопросы планирования, в которых мы разбирались на равном уровне — такой уж опыт я умудрился накопить. Впрочем, там не было ничего сложного, задачки для старшеклассников. Тут подоспело общее построение в 19 часов на "политико-массовую работу". Лучше бы спортивная, тогда мы поваляли бы дурака на спортгородке, а так целый час слушали Афанасьева. Майор был большой юморист, но я настолько привык к его шуткам, что опять начал проваливаться в дрему. После ужинали. Перед ужином я сказал дежурному по части, что ухожу до отбоя в штаб. Потопал туда, вскрыл кабинет замполита и уселся читать "Огонек". На самом интересном месте налетели Михайлов и Ракша, они пришли на узел связи звонить, и "Огонек" тоже отняли. Потом мы немножко попугали наряд по штабу, случайно заперли Генку Шнейдера в туалете — и очень довольные собой пошли на вечернюю поверку.

На поверке мой Кузнечик оказался под мухой, причем до потери координации движений. Женька не нарочно так нализался — просто две недели назад уволился один друг, который все никак не мог уехать. Он бродил по городу, где у него масса знакомых по былым самоволкам, и при малейшей возможности протаскивал спиртное в бригаду. У него образовалась идея фикс — "не уеду, пока не напою всю ББМ". После вчерашнего визита этого деятеля за казармой валялся его левый ботинок и огромная консервная банка из-под селедки. Мы были дружны, но пить я с ним не рискнул бы — и приносил он гадость, и по такой жаре это чревато.

Кузнечика поставили во вторую шеренгу, спрятав его за плечистым молодым сержантом. Женька тут же задремал, прилег сержанту на спину и принялся распускать по ней слюни. После поверки он собрался еще куда-то идти, но его попросту раздели и уложили спатеньки. А я засел в канцелярии. Немного поиграл на гитаре, поболтал с Ракшой и Михйловым, неприкаянно болтавшимися по казарме — и стал печатать. В расположении человек двадцать во главе с дежурным по части смотрели телевизор. А я тюкал себе по клавишам. Вовсе не документы готовил — письма писал. Обычный день. Рутина. Назавтра, то есть уже сегодня вечером (запись обрывается в 0:10) я должен был "заступить" помощником дежурного по части. До этого полдня работать, потом немного поспать — и в наряд. День прошел — ну и хрен с ним.

Когда укладывали спать Кузнечика, он лез ко мне целоваться и бормотал: "Ничего, Олежка, нам только пять месяцев продержаться, еще пять месяцев — и е…сь оно конём…"

Кто бы мог подумать, что я уволюсь по "студенческой амнистии" — через два месяца и пять дней.

ГЛАВА 22.

Прибежали и кричат: Олежка, Олежка, ты на дембель идешь! Я им: да вы офонарели, июль месяц на дворе. Они: студентов досрочно увольняют! Мы по радио слышали!

И скачут вокруг меня.

Все, как один, Дедушки Советской Армии, такие счастливые, будто их увольняют тоже. Это в войсках бывает — чистое и бескорыстное счастье, если кто из своих обманет систему, раньше срока откинется. Хотя, помню, одного досрочно уволили, когда у него отец умер, так вся бригада сказала хором: "На фиг такой дембель" — и провожала человека, чуть не плача в три ручья, искренне, от души.

Сейчас повод радостный, деды едва до потолка не прыгают, руку мне жмут, по плечу хлопают.

А я за последние двадцать месяцев привык к обломам и поклялся никогда не обольщаться, ни на что не надеяться, быть морально готовым к увольнению по первому снегу. Поэтому набычился и говорю: ребята, я ведь сам немножко журналист. Мало ли, что вы по радио слышали. Пока не увижу своими глазами газету "Известия", где соответствующее постановление напечатано, извините, не поверю. А окончательно меня убедит только директива Министерства обороны.

Они надулись, обиделись и ушли. Объяснять студентам-черпакам, что с тех причитается. Полбанки с носа, не меньше, а желательно литр.

А я упал на кровать и глаза закрыл. Лежу себе, исполняю обязанности старшины дивизиона. Вернется через пару недель Игорь Галимов, я сдам ему подразделение и тоже в отпуск пойду.

И не надо сбивать меня с толку.

Я единственный в ББМ студент-дед.

Антисоветчик и негодяй, чудом дослужившийся до отпуска. Человек, который твердо знает, что всегда может быть хуже, и ждет, когда оно наступит, это "хуже".

ДЕМБЕЛЬ СТАНОВИТСЯ БЛИЖЕ

зарисовка с натуры без комментариев и поясняющих надписей

Четырьмя неделями позже я опять лежал средь бела дня на кровати, правда, с понижением в должности: Галимов приехал. Сердечно поблагодарил меня за то, что дивизион разучился строиться. То есть, встать в колонну по три ребята могли не хуже прежнего, но команду "строиться в направлении столовой" выполнить не сумели. Сказали: а вот Олег нам говорил "строиться в направлении туда" — и показывал, куда!

Хорошие ребята. Мало того, что мы пережили вместе первую в истории ББМ внезапную учебную тревогу (судя по результатам — и последнюю). Мы еще умудрились никого за три недели не побить, ничего не сломать и ни во что не влипнуть. Я гордился собой и личным составом.

Поэтому, сменив дивизион на батарею, я лег на дно и старался как можно реже всплывать. Дабы не найти приключений и не лишиться случайно отпуска. По счастью, капитан Масякин все еще руководил строительством нового бокса в парке, и поругаться с комбатом я не мог чисто физически. А батарея в количестве шести человек и сама знала, чем ей заняться.

Судьба распорядилась иначе. Постановление Верховного Совета об увольнении в запас студентов все-таки вышло.

— Нет, это не удар армии под дых, — сказал начальник штаба. — Это прямо сапогом по яйцам!

Уходило домой 174 тысячи бойцов, причем девять из десяти — младшие командиры. Сержанты и старшины.

— Делать нечего, — решил полкан, ознакомившись с директивой Министерства обороны. — Приказ есть приказ. Мы должны уволить студентов двумя партиями, в августе половину и половину в сентябре. Значит, будет так. Первая партия уходит тридцатого августа, а вторая — тридцатого сентября!