Осада Будапешта. Сто дней Второй мировой войны
Шрифт:
«Услышав магическое слово «писатель», он тут же забрал у меня мешок. Нахмурившись, он достал нож, разрезал буханку хлеба на две половины, протянув одну из них мне. Весь дальнейший путь он тащил свой груз сам».
Все происходило совсем не так, как ожидалось. Людей загоняли на принудительные работы, грабили и насиловали. При этом бойцы Красной армии не задумывались над их религией и убеждениями. Это вызвало огромные разочарования в еврейской среде. Марай рассказывает о первой встрече рабби Леанифалу с советским солдатом. Когда почтенный старец… признался, что он еврей, солдат расцеловал его в щеки и заявил, что и он еврей. Потом он выстроил все семейство рабби у стены, а сам обыскал жилище с дотошностью московского грабителя,
«В войсках западных союзников было принято заранее оповещать население территорий, которые должны были подвергнуться оккупации, радиопередачей из британского штаба Бернарда Монтгомери. Там передавали, как вести себя населению после прибытия британских или американских солдат. После того как был занят Будапешт, его жители и представители администрации города неделями и даже месяцами не знали, как себя вести. Да и сами русские фактически не знали об этом. Типичным является то, что первый приказ советского командования появился в городе 5 февраля, а второй, почему-то под номером 1, — 6 февраля. Оба приказа были подписаны не командующим советской группировкой или комендантом города, а неким майором Нефедовым».
Окончание осады не принесло населению Будапешта освобождения. Люди рассуждали о других городах, будто там текут молочные реки с медовыми берегами:
«В Сегеде (занят Красной армией в октябре 1944 г. — Ред.) установлены твердые законы и порядок. Там нет грабежей, на улицах горят фонари, ходят трамваи, в театрах ставят пьесы, в кино показывают американские и английские фильмы, а на рынке можно купить все, что угодно».
А в Будапеште было все с точностью до наоборот. Помимо солдат регулярной армии, там хозяйничали тысячи советских дезертиров, которые добывали себе пропитание грабежами, устраивали бои с подразделениями НКВД и полиции. Так, в феврале 1946 г. за один день в городе произошло восемь ограблений с убийствами. Большую часть налетов совершали советские солдаты, хотя следует признать, что многие преступники-венгры не упустили случая воспользоваться возникшим после разгрома вакуумом власти.
В лучшем случае группа советских солдат могла захватить автобус и под прицелом оружия заставить водителя везти их на экскурсию по городу. Некоторые из оккупантов пытались стать постоянными жителями венгерской столицы:
«Если русского солдата завораживала буржуазная жизнь или он влюблялся в девушку-венгерку, он принимал решение остаться. Для этого он просто переодевался в гражданское, и никто ему в этом не препятствовал. С нами по соседству поселился русский, который у себя дома был сапожником. Привлеченный перспективой обрести свободу и хороший доход, он поступил подмастерьем к мастеру-обувщику… Русская девушка-военнослужащая постучала в дверь нашему уборщику и спросила его о том, нельзя ли поселиться в нашем доме, так как она хотела оставить службу в армии. Она уже успела найти для себя работу и обещала быть хорошим квартиросъемщиком и не доставлять никому беспокойства».
Вскоре венгры начали защищаться. Первым шагом стало появление на рукавах многих людей ленточек цвета национальных флагов Великобритании, США, Франции, Югославии, Швеции, Румынии, Португалии или Чехословакии. Другие надели опознавательные знаки Красного Креста или государственных служб, таких как Будапештское управление транспорта, или Будапештская железная дорога, или полиция. Особенно популярными были последние два, так как обычно советские представители относились к ним с уважением. Во многих многоквартирных домах стали размещать охрану из числа гражданских лиц. Прежде с целью оповещения о приближении самолетов противника перед дверями домов вешались различные металлические предметы, которые теперь стали использоваться
Во время периода «междуцарствия» после осады абсолютную власть в домах приобрели дворники и вахтеры. Они вели переговоры с советскими представителями, торговали пожитками, найденными в домах, следили за исполнением арендаторами своих обязанностей. Как наследство от многонациональной Австро-Венгерской монархии, многие из них были славянского происхождения, говорили на славянских языках и пользовались симпатией и покровительством со стороны представителей родственных славянских народов (составлявших абсолютное большинство в Красной армии даже в конце войны. — Ред.). Когда госпожа К.Б. сопротивлялась попытке советского офицера изнасиловать ее в подвале дома, дворник равнодушно бросил ей: «Почему вы так беспокоитесь из-за этого? Вы же взрослая женщина!»
Многие жалобы на поведение советских солдат доходили до советских властей, которые часто принимали в ответ жесткие меры: иногда нарушителей расстреливали на месте. Ходили слухи, что Малиновский лично застрелил одного майора за изнасилование. Конечно, бывали и прямо противоположные случаи. Комендант Чепеля заручился для себя разрешением призвать к ответу любого, кто посмеет клеветать на Красную армию и конкретно на его подчиненных под тем предлогом, что «вышестоящее командование занято более важными вещами». После получения такого разрешения все жалобы на его солдат чудесным образом прекратились.
ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Заняв место в окне разрушенного магазина… женщина торговала картофельными оладьями по десять пенгё. Оладьи были остывшими, не очень аппетитными и не очень чистыми…
Но голодный народ не колебался; многие останавливались, чтобы купить их.
У здания Национального театра молодой человек предлагал свой товар: «Советские звездочки на одежду!.. Всего за два пенгё!.. Покупайте советские звездочки!»
Но оладьи почему-то пользовались большей популярностью.
Когда отгремел грохот боев, жители начали возвращаться в свои дома из подвалов, тыловых районов и из гетто. Когда они входили в дома, особенно в те, что располагались на горе Шаш-Хедь, горе Геллерт-Хедь, на холме Рожадомб, то натыкались на трупы немецких, русских и венгерских солдат. Покрытые пылью штукатурки, замороженные тела лежали в самых причудливых позах между разрушенными стенами, в разбитых подвалах, пустых оконных проемах. Рядом лежали оружие и пожитки погибших. Обычно трупы были без обуви, в разорванной форме, черные от запекшейся крови. Документы были разбросаны по всему полу: это русские мародеры успели обшарить карманы убитых. Часто нужно было засыпать песком и отмывать мебель и оконные проемы от налипших на них крови и ошметков мозгов, менять испачканную обивку диванов и кресел, на которых кто-то лежал и умирал. Одной из первоочередных задач было похоронить разлагавшиеся тела, как людей, так и животных, которые находили повсюду. Для ее выполнения советские солдаты выгоняли из домов все имеющееся в наличии гражданское население, включая двенадцатилетних мальчишек.
До Рождества 1944 г. и в январе 1945 г. государственным служащим авансом выплатили трехмесячное жалованье, так как исходя из сложившейся военной обстановки было ясно, что дальнейшие выплаты вряд ли будут возможны. В среднем гражданский служащий зарабатывал от 1200 до 2000 пенгё. После окончания боев все хотели себе что-нибудь купить, так как по понятным причинам в течение нескольких недель были лишены возможности делать покупки. В феврале люди платили по 100 пенгё за 1 кг муки, 400 — за сахар, 6–7 тысяч — за костюм и 3 тысячи за пару обуви. Но и это было ничто по сравнению с последующей гиперинфляцией.