Осада
Шрифт:
Тихоновецкий рассказывал, что активность восставших повышалась именно ночью, в самом деле, день не время для мертвых. И хотя доказательства только устные, со слов очевидцев, этого вполне хватало. Да и сам Оперман убедился, что ночь принадлежит не москвичам. Вернее, другим москвичам, о которых все забыли и поминают лишь на их дни смерти, не чокаясь. Теперь они пришли напомнить о себе.
Машины не останавливались перед голосующими, более того, одна попыталась совершить наезд на старика, слишком медленно переходившего дорогу. Да восставшие вообще ходят медленно, от них можно легко убежать. Но они не прекращают движения никогда, они не знают усталости. И, кажется, от них невозможно спрятаться. Перед
И уже неизвестно было, кому и чему верить.
Леонид пришел на остановку, трое мужчин, ожидавших трамвая, отодвинулись, стараясь приглядываться к каждому стоявшему. Интересно, подумалось ему, как же они будут входить в трамвай. Невдалеке послышался знакомый перезвон – вот это сейчас и выяснится.
Входили один за одним, с интервалами, постоянно оглядываясь и разглядывая пассажиров вагона, получая в точности такие же взгляды в ответ. Нетрезвая женщина, заплетаясь в ногах, попыталась успеть на трамвай – народ среагировал немедля. Водитель так же не стал рисковать – Оперман уже читал, сегодня утром были нападения на водителей, нападения не только мертвых, но и живых, просто потому, что те пытались пропустить «не тех» пассажиров. В метро тоже творилось невесть что. Оно и понятно: подземка перевозила в день восемь миллионов человек, и отсортировать живых от мертвых не представлялось возможным. Пускай даже ввели усиленные сверх всякой меры патрули, теперь милиционеры ходили по четыре человека, едва не спиной к спине, защищая не окружающих, но больше друг друга. Как и в девяносто девятом, полагаться можно было только на себя. Пока власть молчала, на нее или ее слуг рассчитывать не стоило.
В вагоне Леонид попытался сесть на заднее сиденье, ему немедля уступили место две девицы, прошедшие чуть вперед. Обстановка была напряженная. Все молча глядели друг за другом. Выискивая подозрительных. Даже когда уже стало понятным, что подозрительных вроде бы и нет. Но это въелось, вошло в привычку. Иначе в Москве не выжить.
Когда объявили улицу Щипок, Леонид сошел, за его спиной вздохнули с некоторым облегчением. Он подумал, а какого же ехать в час пик, но не стал развивать эту мысль. Поспешил к складу, позвонил, ему немедля открыли. Шеф с ходу сообщил, что «до выяснения обстановки» половина машин сегодня не придет. Придется выкручиваться, чем есть.
– За прошедшие дни и так продажи упали, в магазины не ходят, несмотря на скидки, – подвел итог он. – Как понимаете, от этого зависит не только репутация магазина, но и зарплата сотрудников.
– Но ведь есть охрана, – произнес кто-то из грузчиков.
– А есть и эти… не пойми кто. Восставшие. И они страшнее любой охраны. Кстати, кто у нас на дежурстве сегодня? Передайте, чтоб проверили оружие и держали наготове. Мне тут только не хватало… – продолжать он не стал, все и так поняли. И с приходом первой фуры, принялись за работу.
В эту ночь фур пришло всего девять. Даже меньше, чем грозились. Полночи народ маялся без дела, когда прибыли грузовики, до Опермана донеслись истерические смешки. Шеф немедля примчался к водителям.
– Это что, все? А где остальные?
– Частью не вышли на работу. А еще у них самих все забито. Да и кому сейчас нужны ваши плазменные панели, когда…. – шеф резким ударом кулака по металлической колонне прервал водителей.
– Значит так. У нас план. Будете возить, сколько привезли, на складе это оставаться не должно. И так проверки чуть не каждую неделю. Так что руки в ноги и без разговоров. И я вас жду через час.
Но через час никто не приехал. Шеф звонил по
Утром столица немного преобразилась, возвращаясь в привычный ритм суматошного нервического мегаполиса. И взглядов было немногим меньше и шарахались чуть реже. Может, просто устали за ночь, как и он. Леонид почувствовал легкое головокружение от постоянной тревоги, сопровождавшей его всю прошедшую ночь и ныне не оставлявшую в покое. Он сошел на остановке, спохватился, что не доехал одну, но вернуться назад ему не дали – едва он обернулся, трамвай немедля закрыл перед его носом двери. Усталый, он доплелся до дома, еле волоча ноги. Сердце непривычно колотилось. Да, так он долго не протянет, надо как следует отдохнуть, ведь завтра ему снова на работу, снова в то же время. Дети, игравшие во дворе, заметив его, подняли вой – ну да, теперь он и сам походил на восставшего. И даже слова протеста не убедили мамаш. Он снова вошел черным ходом.
И как вошел, не раздеваясь, завалился спать. Проснулся от телефонного звонка, тяжелые занавески остались спущены с вечера, солнечный свет в комнату не проникал, потому о времени можно было только догадываться. Звонил Лисицын.
– Ну как жив? Смотрел телевизор?
– Я сплю, – устало произнес Оперман.
– Извини, но все равно, только послушай. Наконец-то спохватились и сообщают. Что и как. Любой канал включай, там передают выступление президента. Он уже обещал изгнать мертвецов с кладбищ. И еще много чего. Послушай, не забудь.
– Вот приехал барин, – но на душе, в самом деле, полегчало. Оперман вздохнул с видимым облегчением.
– Да приехал, – настойчиво продолжал Борис. – Но ты послушай. Это по всей стране происходит, масштабы такие, что войска подключаются. Спецоперация будет, так что скоро страхам нашим конец. Меня правда, менты побили, заразы, не знаю, за кого приняли, но хоть хорошо, что их заставили делом заниматься. У вас стреляют? У нас, в МГУ, вовсю территорию зачищают. Эта пальба, просто музыка.
– Да, все же мы, на самом деле, очень русские люди, – Леонид попрощался, отключил телефон и с легким сердцем лег досыпать. Теперь он мог себе это позволить.
27.
Я уже собирался уходить, когда аппарат правительственной связи неожиданно ожил. Признаться, я редко им пользуюсь, а меня по нему беспокоят еще реже. Но мир перевернулся, так что удивляться не приходилось.
– Артем, это Юлия Марковна, – чеканный женский голос, оповестил, что мне звонит мать моей любимой. – Будь добр, объясни, что за петрушка у вас там творится.
– Извините, если вы имеете в виду Милену, то она не у меня, – госпожа Паупер прежде звонила мне, когда мы с Миленой были еще вместе и когда ее младшая дочь, выключив мобильник, снова пропадала невесть где. Она считала меня присматривающим, хоть в какой-то мере, за младшей, ведь официально я считался ее любовником.
Интересно, года два назад ее спросили, что она может сказать по поводу очередной выходки своей младшей, сейчас не упомню какой именно – может, когда она, напившись, устроила стриптиз на сцене клуба. Или была выужена спасателями из развороченного супермаркета, в чью витрину въехала на полной скорости. Или устроила матерную перебранку в эфире радиостанции. Госпожа Паупер помолчала недолго. А затем ответила: как мать, она конечно, против всего того, что вытворяет ее дочь. Но как представитель власти, она не может позволить себе позволить какие бы то ни было запреты в отношении Милены, ибо свобода волеизъявления всякого человека в нашей стране охраняется конституцией, пусть даже это и дочь представителя президента.