Осажденный Севастополь

Филиппов Михаил

–  А вы чего же хотите, Елена Викторовна, вы бы желали, чтобы англичане сидели сложа руки, любуясь на наш флот? А вот англичане в свою очередь говорят, что мы нехорошо поступили под Синопом, напав внезапно на слабейший турецкий флот, потопив купеческие суда и предав пламени турецкую эскадру и город. Я, конечно, на это скажу: a la guerre come a la guerre (на войне как на войне), - но на каком же основании мы порицаем англичан за их крейсерство?

–  Ну, уж это атанде-с, господин поручик, - сказал флаг-офицер, прерывая наблюдение.
–

Жаль, теперь нет времени оспаривать вас, а я бы вам доказал, что о синопском деле все написанное в английских газетах есть сущая небылица...

Он снова стал смотреть в телескоп.

–  И я могу подтвердить слова господина лейтенанта, - сказал Лихачев, как личный участник сражения.
– Последние слова Лихачев произнес с выражением особенной гордости.
– Англичане страшно оклеветали нас, - добавил он.

–  Они подняли сигнал из двух флагов - белый с синим крестом и красный продолговатый, - говорил флаг-офицер.
– Эти негодяb намерены взять наше судно на буксир.

–  Что отвечают с центрального телеграфа?
– спросил Лихачев одного из флотских.

–  Владимир Алексеевич дает сигнал фрегатам "Кулевчи" и "Коварна" сняться с якоря.

–  Ага! Значит, погоня за неприятельским пароходом! Браво!
– воскликнула Леля.
– Как я рада. Теперь еще более жалею, что наша прогулка расстроилась. Как бы мне хотелось посмотреть!

–  Я могу вам опять предложить маленькую трубу, - сказал флаг-офицер и велел матросу подать Леле трубу.

–  Ах как я люблю Владимира Алексеевича!
– вдруг воскликнула Леля.
– Он такой смелый. Всегда ищет случая встретить врага.

–  Не так громко, Елена Викторовна, - сказал граф.
– Пожалуй, еще Владимиру Алексеевичу сообщат, что одна барышня в обществе призналась в своей любви к нему.

–  Ну что же? Пусть говорят, ведь это правда, - сказала Леля.
– Я всегда буду говорить, что Владимир Алексеевич - герой. У него даже вид геройский.

–  Я не спорю насчет доблестей Владимира Алексеевича, - продолжал неугомонный граф.
– Но что за особенный героизм, собственно, в данном случае? Английский пароход один, а у нас целый флот. Наоборот, с его стороны можно считать героизмом подступать так близко к такому сильному флоту.

–  Хорош героизм! Украдкою, под австрийским флагом, и нападать на беззащитные купеческие суда!
– воскликнула она.
– Смотрите, смотрите... он уже навалил на наше судно и взял его на буксир! Ах как бы я желала, чтобы это судно было военное! Мы бы показали себя англичанам!

–  Неужели будут стрелять?
– тревожно спросила Лиза Минден, все время молчавшая. Одна мысль о сражении заставила ее побледнеть.
– Я лучше возвращусь домой... Граф, вы проводите меня?

–  Разумеется... Неужели мы отпустим вас одну, - сказал граф, которому хотелось остаться.
– А вы, Елена Викторовна?

–  Я, конечно, останусь!

Еще бы! Благодаря любезности господина флаг-офицера я буду иметь возможность видеть такое чудное зрелище!
– Какая вы, однако, воинственная девушка!
– сказал граф.

–  Англичанин делает сигнал из трех разноцветных флагов... А, наконец-то он поднял и свой британский флаг!
– сказал офицер, наблюдавший в телескоп. Теперь он надеется удрать, а потому показал свои зубы. Погоди, брат, поймают, если не оставишь добычи! Теперь сигнал: адмирал требует скорого исполнения!
– сказал он сигналисту.

Известие о погоне русских фрегатов за английским пароходом, похитившим русское купеческое судно, быстро распространилось в городе, и на площадку библиотеки стали стекаться любопытные, преимущественно моряки. Становилось тесно, и флаг-офицер вежливо, но твердо попросил публику не мешать ему, так как дело весьма серьезное.

–  Черт знает что такое!
– воскликнул флаг-офицер.
– Наши фрегаты ждут, пока пароход "Херсонес" даст им дорогу! Что за скандал! Уйдет, пожалуй, англичанин{43}!

–  Браво! Фрегат "Коварна" миновал Константиновскую батарею!
– говорила Леля, не замечая, что она одна посреди мужчин и что Лиза Минден, несколько раз звавшая ее с собою, наконец удалилась под руку с графом.

–  Ага! Англичанин струсил! Отрубил буксир, спустил флаг и удирает во все лопатки!
– говорил флаг-офицер.

–  Наши фрегаты на ветре, идут бейдевинд{44} левым галсом, торжественно заявила Леля, изумив нескольких не знавших ее моряков, которые спрашивали друг друга: что это за девица?

–  Молодцы! Узлов по восьми в час делают!
– сказал один из моряков, наблюдавший в бинокль.

Действительно, в течение получаса можно было думать, что фрегаты настигнут пароход, но за Херсонесским маяком ветер стал стихать, и англичанин, пользуясь этим, лег круче, стараясь выйти на ветер у фрегатов. В четверть десятого неприятель снова поднял английский флаг. Вдруг послышался выстрел, затем другой, третий, четвертый.

–  Врешь, брат, руки коротки!
– сквозь зубы проговорил флаг-офицер. Должно быть, недохватит!

Действительно, снаряды не долетели до русских фрегатов кабельтова на полтора. Фрегат "Кулевчи" в свою очередь дал два выстрела: оба русских ядра также не долетели. Ветер стихал, ход фрегатов уменьшился до пяти узлов, и пароход заметно выигрывал расстояние.

–  Какая досада! Отчего наши не погнались за ним на пароходах?! сказала Леля. Она так увлеклась, что время для нее прошло незаметно, хотя было уже более одиннадцати часов утра, когда английский пароход скрылся, а наши суда поворотили в Севастополь. Князь Меншиков и Корнилов смотрели на ту же погоню с городского центрального телеграфа. С этого времени, впрочем, и сам Корнилов стал предпочитать наблюдения с библиотеки.