Осень без любви
Шрифт:
Раздался звонок, началось заседание.
Валентина Спиридоновна сидела в зале и все время смотрела на Темрюкова. Выступающих она слушала плохо, не могла сосредоточиться, все время вспоминала, как в те теплые, солнечные осенние дни поехала в командировку, как выступала на собрании горячо, с молодой беспечной самоуверенностью, как не понравился ей при первой встрече Темрюков, как позже она изменила свое отношение к нему, и все слышала его теперешний спокойный, мягкий, приятный голос.
На майские праздники Валентину Спиридоновну пригласила в гости сотрудница архива Нина Ильинична
Они сидели в небольшой комнате, точно такой, в какой жила сама Валентина Спиридоновна, пили шампанское и разговаривали о пустяках.
Супруги Веревы были милые, вежливые, интеллигентные люди, и Валентине Спиридоновне сразу пришлись по душе. Альберт Иванович, муж Нины Ильиничны, долгое время работал преподавателем в институте, у него вышел какой-то конфликт с ректором, и он уехал на Север. Помог перебраться ему сюда один человек, с которым они случайно познакомились в Крыму, где отдыхали прошлое лето. Веревы были довольны своим переездом и, с интересом расспрашивали Валентину Спиридоновну о Севере, они знали, что она живет здесь давно и многое повидала, и та охотно рассказывала обо всем.
Темрюков пришел к Веревым часов в одиннадцать, когда Валентина Спиридоновна уже собиралась уходить. Для хозяев этот приход, видно, не был неожиданностью, потому что встретили они его спокойно, без стеснения и робкого недоумения. А Валентина Спиридоновна удивилась: чего-чего, а уж встретить здесь Темрюкова она не ожидала. На стол было выставлено сухое вино, подновленная закуска.
Темрюков был уже слегка навеселе, полное лицо его раскраснелось, глаза возбужденно поблескивали, он шутил и много говорил.
Валентина Спиридоновна впервые видела его таким раскованным. Это возбуждение, пылкая разговорчивость были вполне естественны здесь. И все-таки излишняя веселость, как и излишняя свобода, с которой он держался в президиуме на районной конференции, не нравились ей. Она не любила, когда чем-то искусственным, пусть даже только внешним, заслонялось главное, данное природой, являющееся основой человека.
Они часто встречались взглядами, и она вначале смущалась. Потом стала улавливать в его взглядах особую теплоту, ей пришла в голову мысль, не она ли сама причина его теперешней возбужденности.
Она покраснела, когда подумала, что он приятен ей и что между ними что-то происходит тайное, о чем он, может, и не догадывается, а может быть, хорошо это знает и чувствует. Ведь почувствовала она это еще на конференции, когда только увидела его.
Разговор за столом шел об отношениях между людьми, о том, на какой почве они должны строиться. Альберт Иванович с особым пристрастием говорил на эту тему. В нем свежи еще были недавние распри с ректором института.
— Взаимоотношения между людьми не должны зиждиться на узкой профессиональной основе, — поблескивая горячо большими голубыми глазами, говорил он. — Они должны складываться из более высоких побуждений. Они должны складываться на основе глубокого понимания вечности жизни вообще и краткости человеческого бытия в частности. Вот теперь говорят, сколько же может человек совершенствоваться, мол, всему есть предел и некоторые, мол,
— Ну, Аленька, тебя в такую даль понесло, — с мягким, по-семейному ласковым укором сказала Нина Ильинична, засмеялась снисходительно и добавила: — Вечно ты, как выпьешь, так и давай философствовать.
— Это не философия, это истина, и недавние события в моей жизни подтверждение тому. Вот хотя бы взять наши с тобой отношения, Олег Константинович, — Верев повернулся лицом к Темрюкову, улыбнулся и добавил: — Нас не профессия роднит, а взгляд на жизнь, стремление к душевной чистоте. Как мы много тогда, в Крыму, говорили на эту тему. Я все помню. Спасибо, что помог мне, вытащил из той крутоверти. Здесь, на Севере, я по-иному ощутил жизнь. — Альберт Иванович залился легким румянцем. — Когда по-иному начинаешь чувствовать, понимать жизнь, что может быть главнее этого?!
— Мы не ожидали, что под старость предстоит такая дальняя дорога и такие кардинальные перемены. — Голос у Нины Ильиничны добр и приятен, лицо ее мягкое, изнеженное, от выпитого вина раскраснелось. — Жизнь была устоявшаяся, текла по привычному руслу, и мы как-то уж по инерции все делали: ходили на работу, ели, пили, отдыхали. Тут живем чуть больше месяца, а Альберт Иванович уж и повышение по службе получил, и на работе им не нахвалятся. Как-то его начальник заходил, так по секрету мне говорил, что такого у них главного инженера еще не было, в общем, они его пока на руках носят.
Нина Ильинична посмотрела на мужа, глаза ее влажно блеснули, она взяла его за руку, усмехнулась и добавила:
— А время-то, время вон как летит, седеть давно начали.
— Ты брось ударяться в панику! В пятьдесят человек еще не стар, в пятьдесят он должен быть активным, как в тридцать. Мы еще поработаем.
Время давно перевалило за полночь. Валентина Спиридоновна собралась уходить. Хозяева ее попытались отговорить: мол, завтра выходной день, и можно отдохнуть как следует, но она настояла на своем. Темрюков вызвался ее провожать. Валентина Спиридоновна попыталась отговорить его, но он решительно оделся и пошел за ней.
По улице они шли молча, было как-то неловко: она чувствовала, что это начало каких-то новых отношений между ними и что теперь она уж не в состоянии ничего изменить. Чтобы нарушить трудное молчание, Валентина Спиридоновна стала расспрашивать Темрюкова о его семье и о том, когда она переедет сюда, в райцентр. Он ответил, что жена его работает преподавателем в школе, дочь учится в четвертом классе и что теперь нет смысла отрывать их, что после окончания учебного года они поедут отдыхать на «материк».
Стояла тихая, морозная ночь.
— Вы бы, Олег Константинович, опустили шапку, а то уши обморозите, теперь ведь холодно, — сказала Валентина Спиридоновна.
— Ничего, спасибо за заботу, мне пока жарко.
— Смотрите, безветрие, кажется тепло, а на самом деле морозно.
— Я привык к морозам, как-никак почти всю жизнь на Севере.
Они подошли к дому Валентины Спиридоновны и остановились у подъезда. Она протянула руку, стала прощаться. В слабом свете плафона, который висел над подъездом, она попыталась рассмотреть его лицо и понять, что оно выражает. Посмотрела на уши Темрюкова и ужаснулась: они были белого цвета.