Осень без любви
Шрифт:
— Хорошо, мне нужно с тобой поговорить, — в свою очередь зашептал Курнев.
— Тихо, товарищи, вы ж на совещании! — с укором прошептал кто-то из зала.
Подмигнув друг другу, Прутков и Курнев стали смотреть вперед. Вначале Курнев заинтересовался высоким начальством, сидевшим в первом ряду президиума. Потом он стал рассматривать сидящих в глубине сцены и увидел Клаву, Клавдию Петровну. Она сидела во втором ряду, между полной женщиной из Минпроса, которую он знал, и инструктором обкома.
От неожиданности Курневу даже стало жарко. Потом он почувствовал, как
Если смотреть издали, то Клавдия Петровна вроде совсем не изменилась. Как прежде носит роскошную прическу, мила лицом, свежа. Такие женщины, как она, сильно любящие и блюдущие себя, медленно и незаметно стареют.
Докладчик монотонно говорил о задачах сельских школ, проанализировал их работу в летний период, в числе лучших назвал его, Курнева, школу; он призывал к щедрости в оказании помощи школам руководителей предприятий и к строжайшей экономии в трате государственных средств заведующих районо.
Курнев, не отрываясь, смотрел на Клавдию Петровну, прошлое вздыбилось в нем, будто норовистый полуодичавший скакун.
Как это все было давно!
На выпускной вечер Ваня Курнев неожиданно для всех привел свою девушку Аню, недавнюю десятиклассницу, а теперь учащуюся медучилища, тем самым кровно обидел девочек-однокурсниц. Ваня был лучший танцор училища, а на вечере он танцевал только с Аней и вроде никого больше не замечал.
Может быть, девочки никогда бы не простили Ване этой выходки, если бы его девушка не была такой красивой и если бы не было видно даже невооруженным глазом, что они друг друга сильно любят. Девочки все простили и потом, когда разъезжались, плакали и больше всего целовали Ваню — любимца и гордость училища.
В тот вечер Ваня с Аней долго гулял у берега моря. В белые ночи тундра и море бывают удивительно красивыми.
Солнце только зашло за горизонт. На небе с перистыми облаками, над морем, на востоке полыхало огромное зарево. Алый свет будто струился из воды и растекался по небу.
Тундра, покрытая молодой сочной травой, гнала к морю горьковато-сырой запах полыни, трав и земли. На невидимом рубеже, у самой воды, запах водорослей и запах тундры встречались, старались побороть друг друга — каждый то отступал, то наступал. Чуткое обоняние человека улавливало эту борьбу.
Иван и Аня поднялись на холм, с которого хорошо был виден поселок, устье небольшой реки и море.
Души их наполнились чем-то таким, от чего закружилась голова, забилось отчаянно сердце, и мир, жизнь стали бесконечно любимыми и дорогими. Они впервые неумело поцеловались. Потом целовались долго, до тех пор, пока не заболели губы.
То были удивительные минуты в его жизни. Многое потом довелось повидать, но то очарование землей, морем, жизнью, вспыхнувшее в нем, никогда не покидало его.
Август Ваня Курнев провел у матери, которая работала завучем в школе одного из райцентров Чукотки. Там он и получил известие о гибели отца.
Война уже закончилась, они ждали отца с фронта.
Наверное, отец чувствовал близкую смерть, ибо последнее его письмо было обращено к нему, к сыну, оно написано как завещание.
«Сын мой, ты приобрел самую гуманную в мире специальность учителя. Истинный учитель тот, кто не считает педагогику только своей профессией — средством добывания куска хлеба, для кого это призвание — любовь на всю жизнь. Я рад, что ты пошел по стопам отца и матери. Учительство для вас есть и было смыслом всей жизни. Мы любили свое дело, отдавались ему до конца, и оно приносило нам радость. Любовь к учительству толкала нас на тернистый путь поисков и познания; мы не искали легких путей, а шли туда, где было труднее всего. Проверь себя и, если ты не ошибся, вручи всю жизнь без остатка этому большому делу. Жертвуй ради него всем, и тогда тебя не будет «жечь позор за бесцельно прожитые годы». И еще: найди себе верного товарища в жизни, горячо любящего, как и ты, учительство, такого товарища, каким была для меня твоя мать».
Эти строки из последнего письма отца он выучил наизусть.
Дорога к новому месту работы заняла у молодого учителя уйму времени. Самолеты в отдаленные поселки еще не летали, не ходили пассажирские катера и пароходы. Курнев добирался до поселка, в котором ему предстояло работать директором начальной школы, около месяца на пароходе-снабженце, завозившем на фактории и метеостанции продукты и одежду…
Единственная учительница на четыре класса, молодая девушка, всего два месяца назад прибывшая с материка, встретила. Курнева не скрывая радостных слез.
— Еще немного и я бы сошла с ума, — заявила она. — Они меня каждый день до слез доводят. Дети вербованных рабочих — отпетые бандиты: курят, матерятся, дерутся между собой.
Школа была совсем небольшой — круглое, убогое строение из ящиков, похожее на чукотскую ярангу. Для теплоты и прочности стены обложены дерном. Помещение разделено тонкой перегородкой на три части — два класса и раздевалка, в центре стояла большая печь. С южной стороны к школе пристроен «аппендикс» — это библиотека, и учительская, и здесь же жила учительница. Окна в школе были не в стенах, как в нормальных помещениях, а на крыше. Зимой «большую ярангу», как звали школу чукчи, сильно заносило снегом, крышу откопать было гораздо легче.
Сам поселок тоже был убог и мал. На высоком морском берегу приютилось несколько яранг и землянок. Совхоз организовали всего год назад, и все еще предстояло построить.
Летом, в навигацию, завезли строительные материалы, бригада, прибывшая с материка по вербовке, уже заложила новую большую школу-интернат, несколько жилых домов, клуб, магазин.
В первый день они проговорили почти до самого утра. Молодая учительница Клавдия Петровна, или просто Клава, большеглазая, полненькая, с длинными толстыми косами, соскучившись, щебетала не умолкая и успела рассказать все о себе.