Осень и Ветер
Шрифт:
— Будет очень вежливо прийти и поздравить ее лично, — продолжает мать.
— Я не делал этого пять лет, — пожимаю плечами, — так что предпочту сохранить традицию.
— Кто она? — наконец, взрывается Лейла. Она явно не слышала ни слова, потому что была слишком увлечена составлением плана уничтожения женщины, которая стала ее заменой. — Твоя очередная игрушка? Еще одна попытка позлить семью? Сделать всем назло? Брыкаться и корчить самостоятельного?
— Я могу подождать в машине, — спокойно, с достоинством говорит Ева. Если слова Лейлы ее и задели,
Горжусь ею. В самом деле чертовски горжусь: то, как она себя ведет, не дает втянуть себя в спор, игнорирует провокации просто идеально. Поэтому плюю на все: поворачиваюсь и легко, едва касаясь, целую ее в губы.
— Я быстро, — говорю, напоследок чуть сильнее сжав ее пальцы.
— Могу взять кофе в стаканчиках, хочешь?
— Было бы неплохо.
— Была рада с вами познакомиться, — говорит Осень моей матери, сдабривает слова вежливой улыбкой, переводит взгляд на Лейлу, желает ей хорошего дня — и у ходит, унося с собой пальму первенства в сегодняшнем состязании на звание самого здравомыслящего в нашем квартете.
Глава двадцать шестая: Ветер
— Снова протестуешь? — качает головой мать, вгрызаясь в меня укором.
— Просто живу, как считаю нужным, — отвечаю я.
На самом деле, это будет разговор матери и сына, которые видятся два-три раза в год по большим праздникам: злой, до краев наполненный взаимными упреками и сдобренный вечной темой о том, как и во имя чьего счастья я должен жить.
— Она христианка? Иудейка? — снова лезет с вопросами Лейла, и я снова ее игнорирую.
— Ты поступаешь необдуманно, — более сдержана в словах моя мать, но ее взгляд так же зол.
Лишь опыт прожитых лет с таким непростым человеком, как отец, заставляют ее не опускаться до уровня Лейлы. Интересно, кому из них пришла в голову идея совместного похода по магазинам? Помнится, недавно мать говорила, что в качестве моей жены Лейла ее тоже совсем не радует, и даже пыталась навязать какую-то набожную дочку будущего министра.
— Если это что-то несерьезное… — продолжает мать, но Лейла грубо ее перебивает.
— Ты просто боишься отношений, Наиль.
— Всего лишь предпочитаю держаться подальше от женщин, которые раздвигают ноги перед другими мужиками, пока я зарабатываю деньги для семьи.
Лейла горит изнутри: почти вижу, как дым валит из ее ушей и ноздрей. С ней так всегда: сама мелет языком, даже не пытаясь контролировать словесный понос, и тем самым просто провоцирует сыграть против ее же словами. Правда в том, что ее измена давно получила огласку, хоть и не от меня. Бессмысленно упрекать меня в чем-то, после того, как первая поставила крест на всем хорошем, что держало нас вместе.
Я вижу так много всего в ее невысказанном упреке: мол, она привыкла жить красиво, ездить куда ей вздумается, покупать все, что хочется, бродить с подругами по дорогим клубам и отрываться, от нечего делать заказывая самые дорогие напитки и закуски. И моя зарплата хирурга ее, конечно же, не устраивала. А сколько
Помню, как дернуло что-то, не дало сказать, что я еще и финансовый аналитик, и за мои услуги платят куда больше, чем она сможет потратить. Хотел посмотреть, готова ли она принять меня, как есть, принять другую жизнь ради меня.
Но теперь это все равно бессмысленно сотрясание воздуха, поэтому лучше прекратить зашедший в тупик разговор.
— Мне правда пора бежать, — говорю матери, наклоняясь для поцелуя в щеку. — Передавай привет тете и имениннику.
— Отца оперируют через неделю, — произносит она, и я впервые слышу в ее голосе тревогу. Впервые тех пор, как не стало брата. — Ты должен быть с ним. Со своей семьей. Ты должен вместе с нами просить Аллаха о чуде.
— Я попрошу, мама.
Воздух вдруг становится спертым и тяжелым. Я поворачиваюсь на пятках и ухожу. Слепо ставлю ногу на эскалатор — и кто-то налетает на меня сверху. Держит так крепко, словно я единственная соломинка в бушующем море.
— Хочешь, стану всем для тебя? — плачет мне в ухо Лейла. — Хоть на край света пойду! Я же люблю тебя, Наиль!
К горлу подскакивает ком, но я беру ее за руки и медленно развожу их в стороны.
Мы стоим внизу, словно две статуи, которые разрезают поток покупателей. Эта женщина все еще будоражит мой ум, будит что-то в глубине души, заставляет желать того, что снова меня уничтожит. Но бегать от нее я не буду. Если это все еще любовь, то я нашел от нее противоядие.
— Я не могу без тебя, — уже спокойнее говорит Лейла. Кажется, что-то в ее голове сломалось, отвалился запал и генератор злобы остановился. — Все время вспоминаю, как ты меня любил. Никто так меня не любил, Наиль.
— Знаю, — даже не пытаюсь разубеждать я.
Никто так ее не любил и никто так любить не будет. Не то, чтобы я был уникальным. Совсем нет: мир кишмя кишит ослами, которые безоговорочно отдают свои чувства одной женщине. А та, в итоге, отрывает яйца своему остолопу и сжирает их на ужин, с гарниром из измены и лжи. Просто я видел в ней только лучшее, а плохое списывал на придурь, которая что-то вроде ее личной изюминки.
— Мы можем попробовать сначала, — говорит она, пытаясь придвинуться ближе, но я не даю этого сделать.
— Я не хочу ничего начинать с тобой, Лейла, — говорю с горечью.
На самом деле, есть большая разница между «не хочу» и «не должен, ради нас обоих». Хочется ли мне вернуть ту страсть? Возможно. Хочется ли мне вернуть ту страсть с этой женщиной? На этот вопрос у меня нет категоричного ответа, поэтому я выбираю на свой страх и риск. И я выбираю «нет». Даже мысленно произношу это убийственное слово, прислушиваясь к громкому лязгу захлопнувшейся двери в темницу моей души. В ту, где пожизненно будут томиться все мои чувства к женщине с алыми губами.