Осень сердца
Шрифт:
— Давай, Дафни.
— Ты ненормальная. Ты свихнулась на своем Тейлоре Дювале..
— Мы договоримся, что никогда никому об этом в жизни не скажем.
— Нет, — отрезала Дафни. — Я никогда этого не сделаю.
— Ты только представь себе, что Дэвид Туфтс попытается с тобой поцеловаться в первый раз и вы стукнетесь носами, и уж совсем глупо получится, когда он попытается засунуть язык в твой рот.
— Откуда ты знаешь про Дэвида Туфтса?
— Серон вытаскивает свою трубу не только когда, он следит за Лорной.
— Дэвид Туфтс никогда и не пытался
— Может быть, не этим летом, но когда-нибудь все равно попробует.
Дафни размышляла только минуту и решила, что какое-то рациональное зерно в этом есть.
— Ну, все в порядке, давай. Только чур не обниматься!
— Ну конечно, нет. Мы будем это делать так же, как Сисси с Майклом. Они сидели на крыльце, когда это с ними произошло.
— Так, а что я теперь должна делать? Подойти туда и сесть около тебя?
— Конечно.
Дафни спрыгнула с кровати и уселась рядом с сестрой на подоконник. Они сидели рядышком, касаясь ногами пола, а их волосы блестели в лунном свете. Они взглянули друг на Друга и захихикали, затем замолчали, и, конечно, ни одна из них не сделала ни одного движения.
— Как ты думаешь, закрывать глаза или нет? — спросила Дафни.
— Думаю, да. Это может слишком смутить, если целоваться с открытыми глазами, все равно что рассматривать рыбий глаз, когда ты снимаешь рыбу с крючка.
— Ну, тогда давай живее, а то я чувствую себя полной дурой, — сказала Дафни.
— Хорошо, закрой глаза и чуть-чуть наклони голову в сторону.
Они обе отклонили головы и сморщили свои губки так, что они стали похожи на кончик колбасного батона.
Они едва коснулись друг друга губами, как сразу отринули назад и открыли глаза.
— Ну и что ты думаешь? — выдохнула Дженни.
— Если все поцелуи похожи на этот, так я лучше буду смотреть коллекцию насекомых Дэвида Туфтса.
— Ты разочарована, да? Как ты думаешь, может, нам попробовать еще раз и коснуться языками? Дафни с сомнением покачала головой.
— Ну ладно, давай, но сначала вытри насухо свой язык ночной рубашкой.
— Хорошая идея.
Обе стали энергично вытирать свои языки, затем быстро наклонили головы, закрыли глаза и поцеловались так, как, им казалось, только и можно было это сделать. После двух секунд поцелуя от смеха в носу у Дафни что-то заурчало.
— Прекрати! — воскликнула Дженни. — Сейчас твои сопли попадут на меня! — И тоже засмеялась.
Дафни плевалась в подол ночной рубашки и терла свой язык так, будто проглотила яд.
— О, это ужасно! Если все поцелуи похожи на этот, так я лучше съем всю Дэвидову коллекцию!
Они, держась за животы, весело хохотали, сидя на подоконнике, залитом ярким светом луны. Подложив под спины свернутые подушки, они как бы сливались с теплым ночным бризом, дувшим в открытые окна, и казалось, что это уже не маленькие девочки, а юные эльфы, начинающие жить, может быть, странной, но такой глубокой, чудесной внутренней жизнью, такой полной, что оживляется все вокруг, приобретая необычайно яркий
— Думаю, то, что нужно, получается только тогда, когда целуешься с мальчиком.
— Я тоже так думаю, — согласно кивнула Дафни, тоже глядя на звезды.
Внизу ласковые волны озера накатывались на песок. Лягушки задавали ночной ритм своим диссонансным пением. Из садов, расположенных еще ниже, доносился аромат роз и мелодия фонтанов. Вдалеке слышались не нарушавшие тишины гудки поезда, заполненного толпами людей, которые возвращались из Сент-Пола. Дженни и Дафни наконец-то потянуло ко сну, хотя их языки ощущали вкус не ласковых любовных поцелуев, а их собственных ночных рубашек.
В комнате, освещенной лампой как световая камера маяка и сплошь увешанной морскими принадлежностями, в постели на спине лежал Серон Барнетт. Его кровать напоминала морскую шлюпку: в изголовье и в ногах она имела форму корабельного штурвала. Правая лодыжка Серона покоилась на левом колене, а пижама плотно облегала бедра. В правой руке мальчик держал подзорную трубу, вытянутую на всю длину, которую он вращал во все стороны, издавая при этом звуки автоматной очереди. Прошлой зимой он изучал Гражданскую войну и все еще находился под впечатлением битвы между «Монитором» и броненосцем южан «Мерримаком».
«Врр-тт!» — имитировал он военную технику, вращая подзорную трубу по разным направлениям, то поднимая ее наверх, то ставя ее на пол или на другой конец матраса. Он вскакивал, громко вскрикивал, как бы стреляя из ружья, падал на спину, изображая убитого, и задирал свои босые ноги. Кровать виделась ему бригантиной, идущей на всех парусах.
«Бригантина „Серон“, десять градусов справа по борту!» Он понятия не имел, что значат эти слова. Вращая подзорную трубу, мальчик обнаружил целую армию, окружившую корабль. «Мужчины к оружию! Все на палубу!» Артиллерия обстреляла его корабль, и он пал, его веки закрылись, а пальцы все еще сжимали подзорную трубу.
Во время битвы в постели Серон слышал хихиканье, доносившееся из комнаты, где жили сестры. Стоя в кровати, он погасил лампу, а затем проворно подбежал к подоконнику, отдернул штору и уставил подзорную трубу прямо на окна сестринской комнаты. Но их окно было темным, и все, что ему удалось увидеть, были белые шторы и черные стекла.
Вообразив себя Черным Барнеттом, бесстрашным американским шпионом, честным парнем без всяких этих штучек, мальчик оставил подзорную трубу на подоконнике и, зевнув, свалился в постель.