Осень сердца
Шрифт:
Оглянувшись, Лорна крикнула:
— Не поздно, наверное, часам в трем, а потом, если не будет очень жарко, я уговорю Дженни поиграть в теннис. Пока, мама.
Лавиния смотрела на дочь, продолжая держать в руке печенье.
— Помни, — крикнула она, — ты не должна там задерживаться надолго!
— Хорошо, мама.
— А в следующий раз надень шляпу.
— Обязательно, мама.
Лавиния вздохнула и смотрела до тех пор, пока дочь не исчезла из виду.
Лорна обогнула оранжерею, пересекла огород и вошла в лес. Еще до того, как она подошла к сараю, она услышала звук мотора. Пап… пап… пап. Короткие
Наконец, оставшись всем довольна, она переложила живокость в правую руку и вошла во владения Харкена.
Он рассматривал кусок дерева, не заметив ее. Девушка с удовольствием отметила, что он был в старой линялой рубахе, которая когда-то была, наверное, цвета томатного сока. Она была такой выношенной и тонкой, что болталась на нем, как обвислые щеки на старой челюсти. На нем были обычные черные подтяжки и черные брюки. Голова была непокрыта, и пшеничные волосы на лбу потемнели от пота.
Пила остановилась, но мотор продолжал по инерции работать. Пап… пап. Тихонько насвистывая, он осматривал отпиленный кусок, проверяя кончиками пальцев гладкие края.
— Привет, Йенс.
Он поднял глаза. Тот злополучный поцелуй был таким острым воспоминанием, как будто это случилось только что.
— Ого, посмотрите, кто к нам пришел!
— К тому же кто-то дары приносящий.
Лорна шагнула в сарай со свертком в руках и цветком и направилась к нему. Он продолжал держать в руках доску.
— Теперь моя очередь. Вот печенье с корицей и яблоками, свеженькое, прямо от миссис Шмитт… и кое-что еще, как раз к вашим глазам.
Сначала она дала ему живокость. Йенс переводил взгляд с цветка на нее. А мотор тем временем снова издал свое пап. Наконец он решился взять у нее из рук цветок: его нежные голубые лепестки резко контрастировали с его руками и рабочей одеждой.
— А как это называется?
— Живокость. Дельфиниум.
— Спасибо.
Растение действительно гармонировало с его глазами. Лорне потребовалось сделать над собой усилие, чтобы отвести от них взор и напомнить, что у нее есть еще кое-что.
— А вот печенье.
— Еще раз спасибо.
— Сегодня мне нельзя оставаться. Я должна идти к Фебе на ленч, мне-только хотелось взглянуть, как у вас дела.
Он повернулся, пошел к электропиле и, повернув какой-то рычаг, выключил ее.
— У меня все отлично, — сообщил он, держась на безопасном расстоянии. — Смотрите, что у меня есть. Это ваш отец разрешил мне купить удивительную электропилу. Четыре лошадиные силы.
— А это много?
— Хватает. Для этой работы такая мощность подходит, к тому же она работает на керосине.
— На керосине…
— Все, что от меня требуется, так это просто включить ее, и я могу пилить все, что нужно, безо всяких усилий. Здорово, правда?
— Да, действительно здорово. Я смотрю, вы уже что-то распилили.
Она пересекла пол, на котором еще с прошлого раза
— Ну, вы делаете успехи.
— Да.
— Мне бы хотелось посмотреть, как вы дальше будете работать, но боюсь, что должна уже идти.
— Ладно… спасибо за печенье. И за цветок.
— Не стоит.
Она изучающе посмотрела на него долгим взглядом, перед тем как совсем уйти:
— Да, конечно, я была права: они такого же цвета, как живокость.
В доме Фебы Лорну провели прямо в прохладную зеленую комнату, где миссис Армфилд, сидя в кресле напротив французской двери, быстро писала письмо за своим секретером. Она подставила обе руки, а потом щеку для поцелуя.
— Лорна, как приятно видеть тебя. Боюсь, что Феба не очень хорошо чувствует себя сегодня, но она просила меня проводить тебя сразу к ней.
Феба лежала наверху в своей комнате, свернувшись на постели и подложив подушку под живот.
— Феба… о, бедная Феба, что случилось? — Лорна подошла к постели и села рядом с подругой, убрав волосы с ее лба.
— То, что бывает у нас раз в месяц. Как же иногда ненавистно быть девушкой! Терпеть такие муки!
— Да я знаю, у меня тоже так бывает.
— Мама сказала горничной положить мне теплые компрессы на живот, но они совсем не помогли.
— Бедная Феба… мне тебя так жаль.
— Это я должна сожалеть, что расстроила наши планы насчет ленча.
— Да что ты, не говори глупостей. Мы можем устраивать ленчи в любое время. Ты отдохнешь, и я уверена, что завтра тебе станет лучше. Может быть, мы потом что-нибудь придумаем?
Лорна возвращалась в Роуз-Пойнт другой дорогой, вдоль берега, по которой обычно редко ходили, и думала про себя о том, что Феба дала ей шакс еще раз зайти в лодочный сарай несмотря на то, что говорила мама. Все равно никто в доме не ждет ее раньше полудня. Пробираясь сквозь лесную чащу, Лорна чувствовала легкое волнение, которое испытывала каждый раз, направляясь к Харкену.
Однако в сарае его не было. Живокость, которую она подарила, все еще лежала на окне, и свежий ветерок обдувал ее лепестки. Печенья тоже не было, хотя салфетка валялась тут же. Электропила стояла неподвижно. Она подошла к ней и потрогала пальцами пилу, а потом взяла щепотку опилок и поднесла к носу — живое доказательство его утренней работы. Она потрогала карандашные отметки на деревянных брусках и опиленные края досок. Глядя на инструменты, она вспомнила то волнение, которое охватывало Йенса каждый раз, когда он работал с ними. Она бродила по сараю, заставленному обломками досок, чертежами, дотрагиваясь до тех вещей, которые трогал он, вдыхая запах, которым дышал он, чувствуя жуткую близость к нему и ко всему, что его окружало.
Лорна уселась на скамейку и стала ждать. Йенс вернулся минут через тридцать, и она услышала его шаги еще до того, как он зашел в сарай.
Он замер на пороге, увидев ее. Как всегда, какая-то внутренняя связь возникла между ними, власть которой была безмерно велика.
— Феба заболела, — сразу же сообщила она. — Дома меня ждут не раньше трех. Можно мне остаться?
Он не отвечал и стоял без движения довольно долго. Она не могла разглядеть его лица, потому что оно было в тени, но пауза была достаточно красноречивой: это было предостережение ясное и недвусмысленное.